… Ханна почувствовала невыносимые рези в животе, когда торопилась за лекарем. Но она стиснула зубы и побежала еще резвее. Мужественно терпела, пока лекарь спросонья одевался и собирался, даже отвечала на его вопросы, хотя внутри нее танцевали раскаленные лезвия. Она понимала: от ее правильных и подробных ответов, от ее выдержки зависит жизнь обожаемого господина. Она не может, не имеет право позволить боли взять верх. Свалиться прямо здесь, в доме лекаря? Ведь тогда доктор останется с ней вместо того, чтобы бежать к ее хозяину!
Любовь Ханны к господину Цуммеру была огромна, безгранична. Служанка терпела адскую боль, когда вела лекаря по темным улицам к их ярко освещенному дому. И только войдя в комнату, пахнущую кровью, рвотой и мочой, в комнату, где лежала бесчувственная Гертруда, а господин Цуммер глухо стонал на кровати, уже не в силах кричать, только там Ханна упала на колени, и ее вывернуло наизнанку потоком крови: сначала — черной, потом — алой.
Растерявшийся лекарь уложил ее на кровать рядом с господином Цуммером. Так сбылась мечта Ханны — возлежать рядом с любимым в его супружеской постели… Потом лекарь трясущимися руками разводил в молоке какие-то порошки и пытался влить в их окровавленные рты. Но все выливалось обратно вместе с новыми потоками крови. Тогда он ненадолго покинул своих пациентов, заглянул к госпоже Цуммер и предупредил, что, по его мнению, болезнь может быть очень и очень опасной. Он велел молодой хозяйке развести уксус в воде, окропить свою комнату и повесить на дверь пропитанную уксусом занавеску. Все распоряжения он отдавал, не переступая порога, чтобы не занести заразу. Лекарь уже был уверен, что это — чудовищная болезнь под названьем «красная смерть», разновидность гемморагической лихорадки, совсем недавно опустошившей Англию и свирепствовавшей на западном побережье Франции. Правда, он не слышал о случаях этой болезни в Германии… Но все имеет свое начало, может, в их случае эпидемия пойдет отсюда, из этого самого дома.
Госпожа Цуммер слушала советы внимательно и молча кивала, прижимая к груди одного младенца; другой лежал на сундуке позади нее. Ульрика была бледна, как смерть, широко раскрытые глаза возбужденно горели, и лекарь подумал, что бедная девочка до смерти напутана. Оно и понятно, и как жаль, что она, такая юная и прекрасная, и эти прелестные белокурые младенцы-ангелочки, скорее всего, обречены… Как, впрочем, и он сам.
К утру умерла Гертруда, и лекарь, оставив двоих бесчувственных больных, Ханну и господина Цуммера, побежал к дому бургомистра.
Его рассудительности и профессионального мужества хватило на то, чтобы не колотить в дверь окровавленными кулаками. Он бросал камешки в окна, пока ему не открыла заспанная, недовольная служанка. При виде лекаря — почтенного, уважаемого господина! — без камзола и шляпы, в заляпанной красным рубахе, она завопила во всю глотку, полагая, что кого-то убили. Вышел бургомистр, и лекарь огорошил новостью:
— Сегодня нельзя открывать городские ворота. Похоже, в городе чума.
Он сказал «чума», потому что долго и сложно было объяснять, в чем отличие чумы от «красной смерти». В конце концов, какая разница, как выглядит смерть — черная она, приносимая чумой, или красная? Главное, она распространяется быстро, поражает всех без разбора, и нет от нее исцеленья.
Побледневший бургомистр в ночной рубахе и колпаке шагнул было с крыльца навстречу, но лекарь остановил его взмахом окровавленной руки:
— Не приближайтесь ко мне! Возможно, я заразен! — и добавил с невеселым смешком: — Возможно, я уже мертв…
Он попросил бургомистра распорядиться насчет того, чтобы все горожане носа на улицу не казали. Не открывали лавки. Не толпились на площадях. Чтобы все сделали влажную уборку во всех помещениях. Обрызгали полы и стены уксусом и повязали на лица пропитанные уксусом повязки. Потом сообщил, что возвращается в дом господина Цуммера, мясника. Таков его долг. И как только он сам почувствует признаки недомогания или заметит их у госпожи Цуммер, он выбросит из окна белую простыню — символ чумы.
И еще он сказал, что через три дня после появления этого знака нужно будет сжечь дом. Не надо заходить внутрь, просто — пусть дом сожгут. Тогда, возможно, удастся спасти город.
И в конце концов, давясь рыданиями, лекарь попросил бургомистра позаботиться о его семье. Он не так давно живет в этом городе, еще не успел скопить денег и боится, что мать, жена и две дочурки станут бедствовать после его смерти…
Лекарь вернулся в дом господина Цуммера и заперся в хозяйской спальне. Облегчить страдания умирающих Ханны и господина Цуммера он уже не мог, поэтому просто сидел рядом, слушал стоны и размышлял о том, насколько мучительной будет его собственная смерть.
Через час в дверь постучали.
Пришел священник.
Лекарь не хотел его пускать, говорил про чуму, про то, что святой отец разнесет заразу по городу, что никому из умирающих уже не поможет ни утешение, ни благословение. На это патер Мюкке ответил, что знает про чуму и не разнесет по городу заразу, поскольку из этого дома уже не выйдет, что благословение нужно даже бесчувственным, а утешение — тем, кто еще не лишился чувств. И добавил, что его долг — войти в этот дом и исполнить положенное, а сам он уже дал последние наставления и написал, кому следует, чтобы в город прислали преемника, дабы прихожане не остались без пастырского наставления.
Тогда лекарь его впустил. Он хорошо понимал слово «долг». Хотя, признаться, не считал себя глубоко верующим, ибо был ученым и поклонялся науке…
Но сейчас, перед лицом близкой смерти, он сидел напротив священника и с удовольствием беседовал с ним о Боге, о смерти и загробной жизни. Приятно было с кем-то разговаривать, когда у порога ждут болезнь и предсмертные муки.
Священник хотел зайти и к госпоже Цуммер, но та его не пустила. Патер Мюкке разгневался, а лекарь подумал, что госпожа Цуммер права: даже святой отец теперь может стать разносчиком заразы.
Господин Цуммер умер в полдень. Лекарь и священник завернули его тело и тело Гертруды в простыни и снесли в подвал, где было прохладно, в надежде, что процесс разложения немного замедлится в стылом воздухе, и их собственные последние часы не будут осквернены еще и жутким запахом гниющих трупов.
К вечеру умерла Ханна. Ее тоже завернули, отнесли в подвал и стали ждать, когда болезнь коснется и их. Они много говорили и много молились: за время, пока смерть дышала им в лица, лекарь вернулся к искренней детской вере, и теперь молился с наслаждением, которого прежде не получал от молитв. Они даже проголодались и спустились на кухню: все равно ведь помирать, так зачем еще и от голода мучиться? Сквозь щелку в прикрытых ставнях лекарь видел, что распоряжение бургомистра выполняется со всем тщанием: город словно вымер, даже собаки и свиньи куда-то исчезли с улиц.
Они просидели взаперти три дня. Наконец лекарь решительно заявил, что ни одна болезнь не станет ждать так долго. Что трое несчастных, должно быть, умерли от отравления.
И тогда они вышли из дома. И сказали госпоже Цуммер, что она тоже может выйти. Но та отказалась выходить, пока тела не будут унесены на кладбище.