В конце концов Мег взяла на себя деликатную миссию посредника и все уладила с Дороти, — продолжал Джек. — В глубине души моя жена всегда была прагматична. И причина, подтолкнувшая ее к решению принять меня обратно, была исключительно практической: жить одной с маленьким ребенком было трудно. «Что касается меня, — сказала она, — то я тебя рассматриваю исключительно как вторую пару рук, не более того. Разумеется, речь не идет о Чарли. Ему нужен отец. Отцом ты вполне можешь быть».
И ты все равно вернулся после того, как она сказала такое? — спросила я.
Да. Я вернулся. К браку без любви. Но в свое время, вступая в этот брак, я давал клятву. Принимал на себя обязательство. Скажу тебе честно, чувство вины для католика свято. Хотя истинной причиной моего возвращения был Чарли. Я не мог жить вдали от него.
Я уверена, ты нужен ему.
А он мне. Без Чарли мне, наверное, не удалось бы прожить эти последние два года… — Он вдруг раздраженно покачал головой: — Извини, извини, все это звучит как мелодрама.
С тобой все в порядке?
Лучше не бывает, — сказал он, нервно затягиваясь сигаретой.
Ты выглядишь слегка… нездоровым.
Нет. Я выгляжу дерьмово.
Ты болен?
Его пальцы снова сомкнулись вокруг чашки с кофе. Он по-прежнему избегал смотреть мне в глаза.
Я был болен. Острый приступ гепатита. Дам тебе совет: никогда не ешь ракушки в Сити-Айленд.
Это был обычный гепатит? — спросила я, стараясь приглушить тревожные нотки.
Еще одна нервная затяжка.
Что, я выгляжу настолько плохо?
Ну…
Можешь не отвечать. Но гепатит действительно здорово выбивает из колеи.
Ты не работаешь?
Уже полгода.
О боже…
В «Стал энд Шервуд» отнеслись с пониманием. Полностью оплатили первые три месяца болезни, с тех пор платят половину. Так что пришлось немного ужаться, тем более что в нашей жизни появилась Кейт. Но ничего, справляемся.
У вас с Дороти все наладилось?
Кейт многое изменила. Теперь хотя бы нам есть о чем поговорить. Ну кроме Чарли, конечно.
Должно быть, в ваших отношениях наступила оттепель, если вы решились на второго, — сказала я, кивая на коляску.
Не могу сказать. Просто случился вечер, когда мы оба перебрали с виски, и Дороти на какое-то мгновение забыла о том, что не любит меня.
Надеюсь, Кейт делает вас обоих очень…
Он не дал мне договорить. Его тон вдруг стал жестким.
Да, спасибо за дежурные слова с открытки.
Я действительно желаю вам счастья, Джек.
Ты уверена?
Я никогда не хотела тебе зла.
Но и не простила.
Ты прав. Очень долгое время мне было трудно простить то, что ты сделал.
А сейчас?
Прошлое есть прошлое.
Но я не в силах изменить того, что уже сделано.
Я знаю.
Он потянулся к моей правой руке. Накрыл ее своей ладонью. Его прикосновение отозвалось во мне разрядом электрического тока… того же накала, что и в нашу первую ночь сорок пятого года. Я накрыла его руку своей ладонью.
Я так виноват перед тобой, — сказал он.
Все нормально, — сказала я.
Нет, — тихо произнес он, — уже никогда не будет нормально.
Я вдруг расслышала собственный голос:
Я прощаю тебя.
Молчание. Мы молчали очень долго. Потом в коляске завозилась Кейт — и кряхтение вскоре сменилось ревом. Джек подошел к коляске и принялся рыться в ней, пока не нашел пустышку, которую она выплюнула. Как только пустышка заняла свое место во рту, Кейт снова выплюнула ее и продолжала плакать.
Боюсь, она просит есть, — сказал Джек. — Надо везти ее домой.
Хорошо, — сказала я.
Он торопливо присел напротив.
Могу я снова тебя увидеть? — спросил он.
Я не знаю.
Понимаю…
Нет, никого у меня нет.
Я не об этом.
Просто… я пока не знаю… я еще не разобралась в своих чувствах.
Не будем торопиться. В любом случае, я должен буду уехать из города на неделю. Это по работе. В Бостон. По новому проекту, который «Стил энд Шервуд» хочет мне поручить, когда я приступлю к работе в следующем месяце.
А ты хорошо себя чувствуешь, чтобы путешествовать?
Я выгляжу хуже, чем себя чувствую.
Плач Кейт становился все требовательнее.
Тебе лучше идти, — сказала я.
Он сжал мою руку:
Я позвоню тебе из Бостона.
Хорошо. Звони.
Он встал из-за стола. Поправил одеяло в коляске. Снова обернулся ко мне. Я встала. Вдруг он притянул меня к себе и поцеловал. Я ответила на его поцелуй. Он длился всего мгновение. Когда наши губы разомкнулись, он прошептал:
Прощай.
Потом взялся за ручку коляски и вышел с ней на улицу.
Я осталась в кабинке. Сложив руки на столе, я уронила на них голову. И так сидела очень долго.
Всю следующую неделю я прожила на автопилоте. Я делала свою работу. Смотрела кино. Встречалась с друзьями. И постоянно прокручивала в голове тот поцелуй. Я не знала, что с этим делать. Я больше ничего не знала.
Он сказал, что позвонит. Он не позвонил. Но написал мне. Короткую открытку, с бостонской почтовой маркой. Там было всего несколько слов, написанных дрожащим почерком.
Я еще здесь. Скоро все кончится.
Я люблю тебя.
Джек.
Я перечитывала эту открытку снова и снова, пытаясь расшифровать ее тайный смысл. В конце концов я решила, что никакого тайного смысла нет. Он все еще в Бостоне. То, чем он занимается, скоро закончится. Он любит меня.
И я по-прежнему любила его.
Но я ничего не ожидала. Потому что уже давно усвоила: если ничего не ждешь, то все обращается в сюрприз.
Прошла еще неделя. Ни звонков. Ни открыток. Я оставалась спокойной. В понедельник утром, пятнадцатого апреля, я выбежала из дома, торопясь на кинопросмотр для прессы. Я опаздывала, на Бродвее была пробка, поэтому я решила не садиться в автобус, а спуститься в метро. Быстрым шагом я дошла до станции подземки на 79-й улице, по пути прихватив в газетном киоске свежий номер «Нью-Йорк таймс». Я села в поезд. Привычным беглым взглядом пробежалась по страницам газеты. Когда я дошла до отдела некрологов, то обратила внимание на заглавную новость о смерти исполнительного директора страховой компании из Хартфорда, который когда-то работал с моим отцом. Я быстро прочитала заметку и уже собиралась перевернуть страницу, когда мой взгляд застыл посреди колонки.