О, так вы та самая девушка, которая вышла замуж за сына старика Грея и теперь живет на Парк-авеню? — поинтересовалась продавщица из «Каффс», местного магазина канцтоваров и единственной в городе точки, где можно было купить «Нью-Йорк таймс».
Да, я — Сара Грей, — сказала я, запнувшись на своей новой фамилии.
Как замечательно, что вы теперь живете у нас. Надеюсь, вы будете счастливы здесь.
Да, у вас очень приветливый городок, — ответила я, надеясь, что это прозвучало искренне.
Приветливый, это точно. И идеальное место, чтобы растить детишек. — Она красноречиво посмотрела на мой живот, который еще не выдавал предательской выпуклости, и глуповато улыбнулась. — Если, конечно, вы планируете обзавестись детьми так скоро после свадьбы.
Кто знает, — тихо сказала я.
В каждом магазине на Саунд-Бич-авеню меня встречали одним и тем же вопросом: «Вы у нас новенькая?» Когда я объясняла, кто я, следовала многозначительная улыбка, сопровождаемая добржелатеьно-ехидной репликой вроде: «Слышали, у вас была потрясающая тихая свадьба».
Или: «Надо же, у вас с Джорджем такой бурный роман».
К концу этой первой вылазки я уже была готова повесит на шею табличку: «Только что после свадьбы и беременна». Но куда тревожнее было отчаяние, охватившее меня при мысли о том, что отныне эти восемь магазинов на Саунд-Бич-авеню станут моим миром.
Джордж приехал домой поездом, который отправлялся с Центрального вокзала в 6:12 вечера. Он вошел с букетом цветов, поцеловал меня в губы и обратил внимание на то, что половина гостиной освобождена от коробок и чемоданов.
Распаковываешься? — спросил он.
Да, я убрала почти все свои вещи.
Отлично потрудилась, — сказал он. — А моими пожитками можешь заняться завтра. И, дорогая, если тебя не затруднит, отгладь, пожалуйста, костюмы…
О да, конечно.
Отлично, отлично. Пойду наверх, переоденусь. Как насчет того, чтобы отпраздновать бутылочкой мартини наш первый полноценный вечер в новом доме?
Мартини? Отлично.
Только не слишком сухое. Я предпочитаю вермут. И четыре оливки, если есть.
Боюсь, что оливок нет.
Ну и ладно. Просто внеси их в список покупок на завтра… забыл спросить… а что у нас на ужин?
Мм… я купила отбивные из баранины и брокколи…
О, черт, забыл тебе сказать… я ненавижу брокколи…
Уф, извини…
Ну что ты, откуда ты могла знать? Мясо с картошкой — мое любимое блюдо. Ты знаешь, как готовить мясной пирог?
Не совсем.
О, не беда. Я попрошу Беа — мамину повариху — позвонить тебе завтра и продиктовать ее фирменный рецепт мясного пирога. И, дорогая…
Да? — глухо произнесла я.
Если я ем после семи вечера, то потом плохо спится. Так что, если бы ты могла подавать ужин не позднее шести сорока пяти, было бы здорово.
Я постараюсь.
Он наклонился и поцеловал меня в лоб:
О большем счастье и мечтать нельзя.
Он пошел наверх переодеваться. Я поспешила на кухню осваивать новую для себя роль домохозяйки. Поставила отбивные в духовку. Почистила картофель и отправила его в кастрюлю с кипящей водой. Потом отыскала стеклянный кувшин, бутылку джина «Джилбис» и бутылку вермута. Смешала в кувшине коктейль. У меня вдруг возникла потребность напиться.
Джордж похвалил мой коктейль, мягко напомнив мне, что утром нужно «купить эти оливки». Ему понравились и отбивные, но он намекнул на то, что неплохо было бы прожарить их получше («Я люблю подгоревшее мясо»). А вот картофельное пюре не прошло проверку («Комковатое, ты не находишь, дорогая? На самом деле я фанат жареной картошки»). На десерт я ничего не приготовила, и это его разочаровало… «Но, послушай, ты же в первый готовишь для меня, как жена для мужа… так с чего я решил, что знаешь мои вкусы? Мы ведь только учимся, верно?»
Я улыбнулась. Натянуто. Совсем как его мать.
Удалось посмотреть Старый Гринвич? — спросил он.
Да. Он очень… своеобразный.
Своеобразный, — повторил он, смакуя это слово. — Как сказано. Я же говорил, что тебе здесь понравится.
Кажется, в городе уже все знают, кто я.
А что ты хотела? Городок-то маленький. Молва быстро распространяется.
Это уж точно. Похоже, всем известно и то, что я беременна.
О… — обеспокоенно произнес он.
Вот мне интересно, как просочилась эта новость.
Понятия не имею.
В самом деле?
На что ты намекаешь?
Я ни на что не намекаю. Просто задаюсь вопросом…
Я тебе скажу, как это могло произойти. Люди слышали о том, что мы так быстро поженились, вот и сложили два плюс два.
Если только кто-то не выдал наш маленький секрет.
Кто это мог сделать?
Твоя мать.
Какие ужасные вещи ты говоришь.
Это всего лишь предположение…
С чего бы ей это делать?
Это в ее стиле… не говоря уже о том, что тем самым она в очередной раз поставила меня на место. Знаешь, если бы у меня были деньги, я бы поставила тысячу долларов на то, что она намекнула кому-то в городе о моей беременности, прекрасно зная, что слух ространится, словно раковая опухоль…
Зачем ты так? — теперь уже резким тоном произнес он.
Как я уже сказала, это всего лишь предположение…
Тогда прекрати строить свои предположения. Я этого не позволю.
Я изумленно уставилась на него:
Ты не позволишь что?
Он глубоко вздохнул и попытался перейти на язык диплома
Я только одно хочу сказать: у моей матери, может, и трудный характер, но она не враг. Как бы то ни было, она любит тебя…
А вот это уже забавно.
Я и не знал, что женюсь на циничной женщине.
А я не знала, что выхожу замуж за маменькиного сынка.
Он отвернулся, как будто ему влепили пощечину.
Извини, — сказала я.
Все нормально, — сказал он.
Но мы оба знали, что это не так. На следующий день я проснулась в девять утра и снова обнаружила записку, на этот раз у меня на подушке:
Привет, соня!
Я что, каждое утро буду сам жарить себе яичницу?
Сегодня утром позвонит Беа с рецептом мясного пирога. юсъ отведать его в твоем исполнении сегодня вечером.
Обнимаю и целую…
Да, ты будешь сам жарить себе яичницу каждое утро. Потому что я ни за что не встану в такую рань для того лишь, чтобы исполнить роль твоего личного повара.