Беа позвонила ближе к полудню… я как раз разложила в гардеробе последние вещи Джорджа. По голосу это была женщина лет пятьдесят, с ярко выраженным южным акцентом и почтительными манерами, отчего в памяти сразу всплыл образ, сыгранный Хетти Макдэниел в «Унесенных ветром». Она называла меня «миз Грей». А моего мужа — «миста Джордж». Беа рассказала, что готовила для «миста Джорджа» еще с тех пор, как он был ребенком, и «другого такого сладкоежки» она не знает. Еще она добавила, что, если я буду подкармливать своего сладкоежку его любимыми лакомствами, «миста Джордж» будет счастлив. Я пообещала, что буду стараться.
Потом она продиктовала мне рецепт мясного пирога. Он был долгий и муторный. Требовалось несколько банок консервированного томатного супа «Кемпбелл» и не меньше пары фунтов мясного фарша. Я всегда терпеть не могла мясной пирог. А теперь поняла, что возненавижу его.
Записав рецепт, я отправилась в деревню и занесла все костюмы Джорджа в химчистку, поскольку я вовсе не собиралась становиться его горничной и утюжить одежду. Потом купила необходимые ингредиенты для мясною пирога, не забыв, разумеется, и про банку оливок, прихватила и торт из семи коржей в местной булочной. По дороге к дому мне на глаза попался гараж, где заодно торговали велосипедами. Я присмотрела себе подержанный дамский «швинн» — черный, с высоким рулем. К заднему сиденью крепилась пара плетеных корзин, и это делало велосипед идеальным транспортом для шопинга. Он был в хорошем состоянии, и хотя цена в двадцать долларов была не такой уж низкой для подержанного велосипеда, мне показалось, что я совершаю выгодную покупку, тем более что владелец гаража заверил, что лично будет его обслуживать. Я вручила ему деньги, погрузила свои покупки в корзины и поехала вдоль Саунд-Бич-авеню.
Но вместо того, чтобы ехать к дому, я проследовала в конец главной улицы — минуя местную среднюю школу, больницу, несколько солидных особняков, — потом свернула налево и проехала еще еще чуть больше мили, пока не уперлась в ворота, на которых висела табличка, возвещающая, что я прибыла к Тоддз-Пойнт-Бич: «Только для местных жителей».
Поскольку был конец апреля, охраны на воротах не было, я проехала прямо в ворота, мимо парковки, и свернула влево. И сразу резко затормозила. Впервые за последние дни на моих губах заиграла улыбка. Потому что там, прямо передо мной, тянулась длинная полоса белого песка, которую омывали глубокие голубые воды пролива Лонг-Айленд.
Я оставила велосипед у деревянного забора, сняла туфли и ощутила нежное прикосновение песка. Был теплый день, солнце стояло в зените, на небе ни облачка. Я глубоко вдохнула морской воздух и побрела по берегу. Пляж тянулся на целую милю. Я шагала медленно, ни о чем не думая, наслаждаясь покоем, который я ощутила впервые с того самого дня, как узнала о своей беременности. Дойдя до конца пляжа, я села на песок и просидела с полчаса, лениво наблюдая за приливом. Ритмичное накатывание волн навеяло моей душе полную безмятежность. И я подумала:
«Этот берег будет моей отдушиной, моей спасительной гаванью. Он поможет мне пережить Джорджа, его семью, Старый Гринвич, мясной пирог…»
Я вернулась домой и принялась за мясной пирог, ни на йоту не отступая от рецепта Беа: взять два фунта мясного фарша, смешать вручную с одной нарезанной луковицей, солью, перцем, мелко измельченными кукурузными хлопьями (да, кукурузными хлопьями), одной третью банки консервированного томатного супа «Кемпбелл». Вымесить в форме батона. Выложить на противень. Оставшиеся две трети супа вылить на батон, чтобы он полностью покрылся. Затем выпекать в духовке тридцать пять минут.
Зная, что Джордж вернется домой поездом на 6:12, я отправила пирог в духовку ровно в 6:05… чтобы выдержать требование мужа «ужинать до семи». Он зашел в дверь в 6:20. С букетом цветов. Чмокнул меня в щеку
Чем-то вкусно пахнет, — сказал он. — Должно быть, звонила Беа?
Звонила, — сказала я, вручая ему бокал с мартини.
Ты купила оливки! — воскликнул он с таким восхищением, будто я совершила нечто из ряда вон выходящее — ну, вроде расщепления атома.
Твое желание для меня закон, — беспечно произнесла я.
Он внимательно посмотрел на меня:
Это ведь шутка?
Да, Джордж, это шутка.
Просто хотел убедиться. А то от тебя всяких сюрпризов можно ожидать.
О… в самом деле? — изумилась я. — И каких же сюрпризов?
Он отхлебнул мартини и сказал:
Ну вроде нового велосипеда, что стоит у входа.
Он не новый, Джордж. Он подержанный.
Он новый для меня, потому что я его раньше не видел.
Он улыбнулся. Настала моя очередь сделать долгий глоток мартини.
Я купила его только сегодня.
Очевидно. Дорогой?
Двадцать долларов.
Не дешевый.
Но это хороший велосипед. Ты ведь хочешь, чтобы я каталась в безопасности, не правда ли?
Вопрос не в этом.
Тогда в чем?
В том, что ты купила его, не посоветовавшись со мной.
Я была потрясена.
Ты шутишь? — только и смогла я вымолвить.
Улыбка как будто приклеилась к его лицу.
Я всего лишь хочу сказать, что, если ты собираешься сделать какую-то крупную покупку, вроде велосипеда, я бы хотел, чтобы ты ставила меня в известность…
Я это внезапно решила. Увидела велосипед в гараже Фланнери. Цена была подходящей, и я его купила. В конце концов, мне нужен велосипед, чтобы ездить по городу…
Я не спорю.
Тогда в чем дело?
Двадцать долларов из семейного бюджета были потрачены тобой без…
Я прервала его:
Ты сам-то слышишь, что говоришь?
Не надо разговаривать со мной в таком тоне, Сара.
Нет, надо. Потому что ты ведешь себя нелепо. Только послушай себя. На словах ты такой великодушный, такой щедрый, такой любящий муж…
У него вытянулось лицо.
Я и не знал, что в тебе столько жестокости, — сказал он.
Жестокости? Все, что я делаю, — это отвечаю на идиотские обвинения в том, что, оказывается, нужно получить твое письменное одобрение, прежде чем разорять семейный бюджет бешеными тратами в размере двадцати долларов на покупку велосипеда…
Молчание. Наконец он произнес:
Я не просил тебя получать письменного одобрения.
Вот тогда я залпом допила свой мартини и бросилась в спальню, хлопнула за собой дверью и рухнула на кровать, уткнувшись лицом в подушку. Минуту спустя раздался осторожный стук в дверь.
Ты ведь не плачешь, нет? — спросил он с тревогой в голосе.
Конечно, не плачу. Я слишком зла, чтобы плакать.
Могу я войти?
Входи, это и твоя комната.