— У «весомости» есть синоним «громоздкость».
— Вот опять вы меня не так поняли. Но литературная критика — не цель нашей беседы. Нам, пожалуй, интереснее воссоздать сюжет вашей жизни на улице де Паради. Итак, выяснив, что — да — вы писали книгу, одновременно подрабатывая в этом странном месте — что вы хотели утаить от нас, — мы все-таки заинтересовались, почему это вашу комнату так раскурочили. А учитывая то, что некоторые из ваших партнеров…
— Они никогда не были моими партнерами.
— Это вы так утверждаете. Но с учетом того, что многие из тех, с кем вы сотрудничали — как в личном плане, так и в профессиональном, — были заняты в нелегальной торговле запрещенным товаром, мы, естественно, подумали, а не вы ли прикарманили килограмм того самого…
— Я никогда, никогда ничем подобным не занимался…
У меня начался приступ кашля, от волнения стало трудно дышать, во рту разлился горький привкус паленой слизи. Кутар поднялся и дал мне стакан воды. Я медленно пил воду, с трудом сглатывая. Инспектор бесстрастно наблюдал за мной. Когда мне стало легче, он произнес:
— Есть еще вопрос о происхождении двух тысяч восьмисот евро, что мы нашли в кармане вашей куртки. Расфасованные по пакетикам. Странный способ носить деньги.
Я попытался объяснить, как мне удалось сэкономить эти деньги, как прятал их в тайнике под умывальником, как они важны для меня, поскольку больше у меня за душой ничего нет, и, если он конфискует их…
— Вы окажетесь на улице? — спросил Кутар.
— Мне просто будет не на что жить. Потому что у меня ничего нет. Ничего. Вы можете проверить мою кредитную историю, банковские счета. Вы обнаружите там полный ноль. Эти две тысячи восемьсот евро — все мое богатство.
Кутар слушал меня внимательно, но я заметил, что он все время щелкает зажигалкой, зажатой между пальцами. Видно было, что ему отчаянно хочется курить.
— Вы получите обратно свои деньги… потому что они не имеют никакого значения для нашего расследования. Ваш чемодан и одежда чистые. И в комнате у вас мы ничего не нашли… хотя мне до сих пор не дает покоя, почему ее разгромили.
Потому что она сумасшедшая, вот почему.
— Это странный quartier… — только и вымолвил я.
Кутар позволил себе легкую улыбку.
— В этом я нисколько не сомневаюсь. Точно так же, как в вашей удивительной наивности, из-за которой вы попали на такую работу.
— Это была не наивность, инспектор. Это безразличие к тому, что со мной происходит.
— А вот это еще одно проявление нигилизма. Но в вашем случае к нигилизму примешивается тяга к иллюзиям. Или вы наконец смирились с тем, что мадам Кадар нет в живых?
— Да, теперь я точно знаю, что она мертва.
— Что ж, это уже лучше. Может, побывав между небом и землей, вы убедились в том, что существует барьер между бренной жизнью и потусторонней?
— Да, можно и так сказать.
— А все эти поразительные подробности из давно забытой биографии мадам Кадар? Как вы теперь объясните свои познания в этой области?
— Разве это еще имеет какое-то значение?
Щелк, щелк, щелк.
— Думаю, нет, — ответил он.
На меня вдруг навалилась страшная усталость. Я откинулся на подушки. Кутар понял намек и встал.
— Врачи говорят, что вас выпишут через несколько дней. Что вы будете делать?
— Найду новое жилье и попытаюсь закончить роман. Это была единственная причина, по которой я оказался в офисе той ночью… мне нужно было забрать диск, который я там оставил…
— Да, я читал об этом в вашем вчерашнем заявлении на имя инспектора Леклерка,
— А он не сказал вам, что, если бы вы вернули лэптоп, мне бы не пришлось возвращаться туда за диском?
Щелк, щелк, щелк.
— Лэптоп был изъят в ходе расследования. Если бы у вас был запасной диск в вашей комнате…
У меня был диск. Но она забрала его, когда устроила там погром. Чтобы напугать меня. Заставить вернуться в офис, где она могла бы запереть меня поджечь помещение и не оставить мне иного выбора, кроме как звать ее на помощь. После чего…
— Когда я смогу получить лэптоп? — спросил я.
— Со временем.
— Могу я хотя бы получить копию романа, переписанную на диск?
— Со временем.
Я закрыл глаза и промолчал.
— Мы будем на связи, — сказал Кутар. — Разумеется нам понадобится адрес вашего нового местожительства после выписки из госпиталя… чтобы мы могли знать, где вас искать, когда лэптоп будет готов к возвращению владельцу.
И чтобы следить за мной.
— Отлично, — кивнул я.
— Отныне вы свободный человек, — сказал Кутар.
Увы, я не свободен.
Меня продержали в госпитале еще пять дней. В последний день явился Леклерк с копией заявления, которую я должен был подписать. Это была моя версия случившегося: о том, как меня заперли в офисе, как начался пожар… и что я был сотрудником мсье Сезера, который держал от меня в секрете все, что творилось в здании.
— Это подкрепит обвинение в том, что он приказал Делику спалить здание, а заодно и вас.
Копы приняли мои объяснения, что я не знал о том, чем занимаются внизу. Но я действительно не знал, если не считать моих догадок и… того, что я однажды услышал. Что же касается поджога… Было сфабриковано обвинение против человека, который не совершал этого. Но разве не потому же принципу строится сюжетная линия жизни? Мы валим вину на одних, оправдываем других и надеемся, что финал оправдает наши ожидания. Если бы я начал рассказывать, что пожар — ее рук дело, это заметно усложнило бы придуманную ими развязку, а меня бы, наверное, упекли в психушку. Как бы то ни было, Делик был виновен во многих других делах. Все мы не без греха. Когда я передал подписанное заявление Леклерку, тот сказал:
— Должно быть, вы чувствуете себя отомщенным после всего, что случилось с тем джентльменом, который устроил вам проблемы в Штатах…
Значит, они продолжают отслеживать историю Робсона. Что ж, на то они и копы. Им положено быть в Курсе всего, что помогает следить за тобой.
— Я сам устроил себе проблемы, — ответил я. — Как бы я ни относился к этому человеку, мне все равно его жаль.
— Вы куда более великодушны, чем был бы я, окажись на вашем месте.
Великодушие. Опять всплыло это слово. Я не был великодушным. Я просто знал, что существует третья сила и именно она дирижирует событиями.
— Кажется, вы идете на поправку, — заметил Леклерк уходя.
Ничего уже не поправишь.