И тут я понял! Я все понял!
Брат Азиний должен был найти нового святого. Святой Католической Церкви очень нужен русин-праведник! Бедняга не знал, что святого уже нашли. Нашли, вызвали из далекой Гуаиры, дали гитару, чтобы убийца не спутал, не промахнулся. Вот только с сутаной промашка вышла.
Я выпрямился. Тот, за левым ухом, продолжал что-то шептать, но я не слушал.
— Это вы все придумали сами, брат Торрес?
— Придумал?!
Он так поразился, что даже не обратил внимания на «брата».
— С каких это пор, сын мой, членам Общества разрешили задавать подобные вопросы?
Отвечать можно было долго. Объясняться, сыпать бисер.
— У брата Адама были важные сведения для Общества, ваше преосвященство. Ради них погибли люди — очень хорошие люди. Брат Адам должен был доложить обо всем в Риме!
Он дернулся, побагровел, посинел даже.
— Вы! Жалкий червяк! Это не ваше дело! Он никому ничего не должен докладывать, ясно?! Каждому свое! Недаром сказано: по заслугам жертвуя…
…Libentis merita — полустертые буквы на старом мавзолее. Значит, это же напишут на моем?
— По заслугам! Церкви виднее, кто из ее сыновей чего стоит! Отцу Адаму предназначено стать святым!
— Кем предназначено? — ухмыльнулся я. — Вами? Мессером Инголи?
«…На вас, насколько мне ведомо, возлагаются определенные надежды…» Старая жаба захотела лично увидеть будущего великомученика. Кажется, я ему не понравился! Или все-таки понравился? Ведь Его Высокопреосвященство запретил мне брать гитару!
А здорово придумано! Разве много на Руси латинских попов с гитарою за спиной?..
— Так решила Церковь! Так решило Общество!
…И Черный Херувим, силой гнавший меня в Рай!
— Слово Церкви истинно и неотменимо! Не-от-ме-ни-мо! Ясно? А с вами… с вами, брат Азиний!.. Вы знаете, что бывает с теми, кто нарушает приказ Общества?
— Знаю, — охотно согласился я. — Их канонизируют, старый дурак!
* * *
Служка попытался преградить мне путь. Зря он это!..
— Они сволочи, Стась, сволочи!
— То понятно, Адам! Ты пей, пей!
— Сволочи! Они и меня заставили стать сволочью! А теперь волокут в свой поганый рай! Мне нечего там делать! Нечего! Из-за меня погибли люди! Из-за меня — и из-за них! Слышишь, Стась?
— Холера! Конечно, слышу! И весь табор слышит! Пей, Адам! Сто лят!
— Сто лят! Сволочи, сволочи, сволочи, сволочи! Странно, я, кажется, трезвею. Или Стась налил в чарки воды вместо пейсаховки? А может, я не был пьян, просто надо выкричаться, поорать, чтобы сердце не разорвалось. Хорошо, что Арцишевский никогда ни о чем не спрашивает!
— Как думаешь, Стась, мне стоит ехать на встречу с призраком?
— Хм-м… Во, пся крев! А какого он пола?
— Ну-у…
— Тогда стоит! Сто лят!
— Сто лят, друже!
Да, я уже почти трезвый. Во всяком случае, помню все, что рассказал мне Арцишевский. Король распускает кварцяное войско, и Стась возвращается домой, в Замостье. Он и меня приглашал, и я поехал бы, с радостью поехал бы. Но сначала…
— А я еще думал, Стась, почему она подарила мне гитару? Теперь понимаю! Она — просто призрак, суккуб! А меня она не тронула, потому что я — святой! Понял, Стась? Я — святой! Я уже в раю, ясно?
— Дзябл! И я сейчас там буду! Вот только допью… Внезапно мне начинает казаться, что за столом появился кто-то третий. Очень знакомый кто-то. Свиная рожа ухмыляется, скалятся желтые клыки. Черный Херувим доволен. Нет, он счастлив!
— Ты видишь его, Стась? Видишь? Это он все придумал! Ему нужен святой! А еще ему нужны клещи и тараканы! Он их очень любит! Знаешь, почему людям не больно, когда кусает клещ? Он вводит в рану яд! Об этом написал один очень умный, очень умный…
Черный Херувим смеется, протягивает когтистую лапу. Я смеюсь в ответ, тычу пальцем прямо в свиную рожу:
— Нет, нет! Не выйдет! Он опоздал, Стась! Нарушить Устав Общества, равно как нарушить приказ, — это хуже, чем смертный грех, правда? Но приказ должны выполнять живые, а я умер! Я умер, но меня нельзя послать в ад, потому что я — святой!..
Краем глаза мне показалось, что Арцишевский пытается сотворить крестное знамение. Это еще больше развеселило.
— А ко всему — я завтра же утром пойду к первому ксендзу и исповедаюсь, а значит — сниму с души грехи. Все! Не поймали! Не поймали!
И поймать не могли! Никто так не умеет оправдываться, как мы, сыновья Общества. Великий грех делится на несколько малых, малые тут же превращаются в проступки, а потом выясняется, что и они совершены не тобой, а кем-то другим.
«А ты не думал, что я логик тоже?»
И вновь почудилось: рука Стася, разливавшая темное рейнское, почему-то дрожит.
Стареет, пся крев!
* * *
Толкнули, чья-то ладонь прикоснулась к плечу.
— Стась! — простонал я. — С ума сошел, холера тяжкая! До дзябла! Дай поспать! Снова толкнули…
— Стась!!!
И вдруг я почувствовал холод. Такой неожиданный, невероятный в это жаркое утро. Почему-то очень не захотелось открывать глаза.
— Aufstehen! Schnelle! Schnelle!..
Трое в знакомых темных кирасах и остроконечных шлемах. За ними — четвертый, тоже знакомый.
— Именем Иисуса Сладчайшего и Святого Игнатия, брат Адам!
Ну и скверная латынь у служки мессера Торреса!
— Aufstehen! Встаю.
— По приказу Его Королевской Милости вы арестованы! Говорят по-прежнему на немецком, но я вполне понимаю. Неясно лишь одно. Где Стась? Неужели его тоже? Ага, вот и он!
— Извини, Адам! Я на службе…
Извинить? За что?
Холод все сильнее сковывает руки, поднимается к горлу, острыми иглами бьет в мозг.
— Вы исполнили свой долг, господин Арцишевский. Нунций позаботится о награде!
Я превращаюсь в обломок льда.
Откуда-то из несусветной дали по-прежнему доносятся голоса, меня о чем-то спрашивают, Стась бормочет что-то о долге, о приказе Его Королевской Милости докладывать о всех подозрительных в лагере…
…Кажется, он уже заработал свой Рай!
— …Надеюсь, все скоро выяснится, Адам! До дзябла, мне так жаль!