— Напиться и расколотить пару окон и я не прочь, — подмигнул ему я. — Проблема в том, что я понимаю: это непрактично. Стариковская мудрость, да?
— Будем надеяться, что не старческий маразм! — неожиданно хихикнул Мелифаро и тут же виновато на меня покосился: — Только не обижайся, Макс. Что-то меня заносит!
— Обижаться буду, когда маразм начнется, — спокойно сказал я. — Обижаться — занятие еще более непрактичное, чем битье окон.
— Мне почему-то не по себе, когда ты произносишь это слово: «непрактично», — вздохнул Мелифаро. — Нервы шалят…
— Еще бы они не шалили, — сочувственно согласился я. — В последнее время мы с тобой слишком часто умираем — какие уж тут, к Темным Магистрам, нервы!
— Вот оно! — изумленно сказал Мелифаро. Даже по лбу себя, кажется, стукнул от избытка эмоций. — Вот в чем дело!
— И в чем же дело? — снисходительно осведомился я. — Одари сокровищами своей лучезарной мудрости усталого старика.
Я хотел его насмешить, но парень аж взвился:
— Думаешь, мне в голову уже не может прийти ничего путного?! Ну и ладно! И думай себе что хочешь. Не буду ничего говорить!
— Глупости какие, — устало вздохнул я. — Мел, если ты сделал какое-нибудь великое открытие, будь добр, изложи его по-человечески. Не становись в позу непризнанного гения, ладно? И так проблем хватает.
— Извини, — смущенно сказал он. — Сам не знаю, что на меня нашло. Говорю же тебе, я глупею на глазах. Просто у тебя был такой снисходительный, царственный вид — точь-в-точь мой профессор математики, даже физиономия похожа… А теперь слушай: я почти уверен, что ты становишься старше не постепенно, а рывками. Всякий раз после того, как мы умираем, а потом оживаем. Помнишь, когда мы приходили в себя — сначала в музее, а потом в этом странном месте, которое, к счастью, оказалось кухней, — я все время нудил, что ты отвратительно выглядишь. А ты в ответ отвешивал мне саркастические комплименты. Вернее, я думал, что это комплименты, а на самом деле ты говорил чистую правду — в каком-то смысле. Только я выглядел не лучше, а моложе, вот и все.
— Наверное, ты прав, — согласился я. — По этой жуткой манной каше мы часов двадцать брели, и моложе ты не стал, это точно! Да и сейчас вроде как не меняешься.
— И ты ни капельки не меняешься, это точно! — заверил меня он. И с комичным энтузиазмом юного скаута добавил: — Я, между прочим, очень наблюдательный!
— Кто же спорит? — усмехнулся я. — Ох, как бы там ни было, но отсюда надо выбираться. Унылое местечко. Убивать нас, хвала Магистрам, вроде бы никто не собирается, но обстановка не радует глаз.
— Вообще-то, от добра добра не ищут, — буркнул Мелифаро. — Еще попадем снова на какую-нибудь сковородку… Бр-р-р!
— Готов спорить, что Лабиринт разнообразен, — вздохнул я. — И мы будем наслаждаться его разнообразием до последней капли крови! От добра добра не ищут, согласен, но здесь, по-моему, нет никого намека на это самое «добро».
— Ну-у-у… — нерешительно протянул он, потом отчаянно махнул рукой: — Ладно. Только на этом пустыре нет ничего похожего на дверь. Что будем делать? Ритуальные самоубийства, насколько я понимаю, не наш стиль?
— Еще чего не хватало! Ладно, слушай, есть у меня одна идея. Дурацкая, правда…
— А у тебя других и не бывает! — оживился Мелифаро.
Я скорчил зверскую рожу, выдержал эффектную паузу и наконец ехидно спросил:
— Можно продолжать?
— Валяй, — великодушно согласился мой друг. — Дурацкая идея — это гораздо лучше, чем совсем никакой.
— То-то же! — снисходительно сказал я. — Так вот: поскольку дверей здесь нет и не предвидится, мы должны сделать их сами.
— Как это? — опешил Мелифаро.
— Как, как… Ручками, — я демонстративно сунул ему под нос собственные верхние конечности. Они, мягко говоря, не слишком походили на мозолистые руки опытного мастерового, но это меня не смущало. — Лапками передними, неумелыми. Тяп, тяп — что-нибудь да натяпаем… Ну, с маникюром у нас, конечно, потом долго будут проблемы, но не станем мелочиться. Однова живем!
— Ты с какой радости так развеселился? — опешил Мелифаро.
— Ни с какой, — честно ответил я. — Просто понял, что если немедленно не развеселюсь как следует, сойду с ума. И, чего доброго, повешусь на первом попавшемся суку. А это, сам понимаешь, ни в какие ворота. Вот я и стараюсь. И тебе советую. Все уже так хреново, что хуже быть не может. Следовательно, может быть только лучше. Логично?
— Логично, — растерянно подтвердил он. И осторожно уточнил: — А из чего мы будем мастерить эту самую дверь? Как ты себе это представляешь?
— Из подручных материалов, — легкомысленно отмахнулся я. — Из хлама, который валяется у нас под ногами. Надо полагать, качественной работы от нас никто не ждет. Достаточно построить некое подобие дверного проема. Стена, по-моему, не требуется… по крайней мере, я здорово на это надеюсь. Но если в итоге выяснится, что я дурак и стена все-таки нужна, — что ж, будем строить стену. Все лучше, чем бродить по этой помойке и ждать, когда какая-нибудь местная пакость нас убьет.
— Резонно, — неохотно согласился Мелифаро.
«Дверь» мы кое-как построили. Вернее, не дверь, а некое подобие кособокой арки. Работа отняла у нас чуть ли не полдюжины часов и жалкие остатки сил, но в финале, жадно поглощая плоды своего давешнего мародерства на чужой кухне, мы чувствовали себя почти счастливыми: физическая усталость — отличный способ забыть о прочих проблемах.
Я ядовито обозвал наше грандиозное сооружение «Золотыми воротами»: более омерзительной постройки в жизни не видел! Но и более комичной, пожалуй, тоже. На моей далекой родине «Золотые ворота» могли бы обеспечить нам с Мелифаро устойчивую репутацию очень крутых скульпторов-авангардистов.
На вершине постройки вконец распоясавшийся под влиянием благотворного воздействия физического труда Мелифаро водрузил здоровенную фиговину из желтого металла — не потому, что она была необходимым элементом конструкции, а «для красоты». Сие произведение рук нечеловеческих было преисполнено совершенно неземного смысла: оно смутно походило на эскиз унитаза кисти какого-нибудь радикального кубиста и ни на что больше.
Младших братьев фиговины (всевозможный желтый металлический лом, каковой, скорее всего, действительно был золотом) мы с энтузиазмом распределили по всей поверхности конструкции, так что наши «врата в бесконечность» при случае свели бы с ума целую гвардию Смоков и Малышей.
Если честно, я не слишком доверяю собственным идеям: сколь бы хороши они ни были, в глубине души я всегда опасаюсь, что ничего не получится. А уж что касается нашей постройки — ха! Одного взгляда на нее было достаточно, чтобы окончательно разувериться в успехе мероприятия.
Мы вошли в проем, трогательно держась за руки: больше всего на свете мы с Мелифаро боялись потеряться. Мысль о том, что хитроумный лабиринт может раскидать нас по разным мирам, сводила с ума, поэтому пальцы Мелифаро оставили на моей руке настоящие синяки; подозреваю, что и я держался за его лапу несколько крепче, чем необходимо.