— У тебя очень хорошо получается, — заметил Чиффа. — Твое тело словно бы специально для этого создано. И ты сам словно бы специально создан для чудес — и больше, пожалуй, ни для чего. В общем, понятно, как ты дошел до жизни такой. Тебе не хватало подлинной, живой магии, а как к ней подобраться, неведомо и спросить некого, вот ты и пошел вразнос. Родись ты на несколько столетий раньше, когда в Соединенном Королевстве еще умели правильно воспитывать ребят вроде тебя, все было бы совсем иначе. И еще неизвестно, кто из нас сейчас лежал бы пластом. Впрочем, скорее всего никто: уж я бы расстарался, чтобы с тобой подружиться.
Я поймал себя на том, что слушаю его с удовольствием. Меня уже очень давно никто не хвалил, и вдруг оказалось, что мне этого не хватает. Хоть и странно это — выслушивать комплименты от победившего тебя врага. Строго говоря, побежденному вообще полагается умереть, а не комплименты слушать.
— Ты, кстати, вот что, — вдруг сказал Чиффа. — Имей в виду, то, что я тебя поймал, — это не стыдно. Ты же не стыдишься, если промокнешь от дождя? Никому, даже тебе, в голову не придет ставить вопрос таким образом. А почему? Потому что ты не сражаешься с дождем, он тебе не враг, просто делать все мокрым естественно для него. Ну вот, со мной ровно та же история.
Я окончательно уверился, что из нас двоих этот кеттариец — куда худший безумец. Но продолжал молча вдыхать и выдыхать. Это занятие пришлось мне по вкусу, в отличие от разговоров.
— Не понимаешь, — констатировал он. — А я всего-то и хотел сказать, что не враг тебе. И вообще никому. Я ни с кем не сражаюсь. Именно поэтому я могу поймать и убить кого угодно. Тот, кто ничего не хочет, всегда сильней того, кто хочет всего, да побольше. Тебе это пока тоже не понятно, так что просто прими на веру и запомни на будущее — пригодится.
— Не пригодится. Никакого будущего нет, — произнес чей-то голос. Он звучал печально и одновременно очень спокойно. Я далеко не сразу понял, что сказал это сам. С такими интонациями я отродясь не разговаривал.
— Ого, заговорил! — оживился Чиффа. — По большому счету ты, конечно, прав, будущего нет, и прошлого тоже нет, есть только один-единственный миг — здесь, сейчас; миг этот со всех сторон окружен бездной, преодолеть которую можно, только пройдя по Мосту Времени. Эта прогулка очень похожа на твои нынешние кошмары, с одной существенной разницей — совершать ее надо мало того что по доброй воле, но еще и с бесконечным энтузиазмом. Поэтому перейти Мост Времени может только тот, чья готовность к радости сильнее готовности к страху, то есть почти никто. И пожалуй, хватит об этом — пока.
Он немного помолчал и неожиданно добавил:
— Но с точки зрения повседневной, практической ты говоришь ерунду. Это для тебя-то нет будущего? Ха! Ты будешь жить бесконечно долго, время от времени почти счастливо и всегда — чрезвычайно интересно. А в один прекрасный день, очень-очень нескоро, вдруг обнаружишь, что стал самым могущественным колдуном этого Мира. Но тебе будет плевать — вот что самое смешное. Ты и бровью не поведешь.
— Это пророчество?
Пропустить мимо ушей столь заманчивые обещания было решительно невозможно. Веры этому болтливому кеттарийцу, конечно, быть не могло. А все-таки.
— Что-то вроде, — ухмыльнулся он. — Так вполне может случиться — при условии, что тебе удастся удрать от твоих несговорчивых мертвецов. Имей в виду, я знаю как. Но не уверен, что ты станешь меня слушать.
— Может, и стану.
Поначалу я сам не поверил, что такое сказал. Если бы мог, вырвал бы собственный болтливый язык, чтобы не смел больше никогда заискивать перед врагами. Но тут же понял, что горячиться уже довольно поздно. Я и без того битых полчаса исполняю его волю, и это, кажется, действительно пошло мне на пользу. Спать, во всяком случае, почти не хочется, и соображать стало значительно легче. Выходит, этот пройдоха действительно может мне помочь. Понять бы еще, зачем ему-то это надо.
На всякий случай я добавил:
— Ты говоришь как друг, а действуешь при этом как враг. Если бы ты не заставлял меня валяться на земле, веры твоим словам было бы больше.
— Это я и сам понимаю, — миролюбиво согласился Чиффа. — Давно бы снял с тебя заклятие, только, видишь ли…
Он вздохнул, немного подумал и продолжил:
— Очень трудно мне с тобой говорить. Если я буду называть вещи своими именами, ты подумаешь, будто я хочу тебя унизить. А это не так. Ладно, скажу как есть. Я прекрасно понимаю, что, как только к тебе вернется способность действовать, ты попробуешь взять реванш. Так уж ты устроен. Проблема даже не в этом, а в том, что мне ты навредить не можешь. Зато себе — сколько угодно. В лучшем случае все закончится тем, что несколько секунд спустя ты снова будешь валяться на траве, и нам обоим придется начинать все сначала. Тебе — дышать и успокаиваться, а мне — языком молоть, переливать из пустого в порожнее. Все это немыслимо скучно, тебе не кажется? А в худшем случае мне придется тебя убить, и вот это будет совсем скверно для нас обоих. Что касается меня, я останусь с пустыми руками, мое время и силы окажутся потраченными понапрасну — досадная потеря! А ты попадешь прямехонько в объятия своих мертвых друзей, только проснуться уже будет совершенно невозможно, сам понимаешь.
Он сейчас озвучил мои собственные наихудшие подозрения. Я сам не раз думал, что, если уж мертвые колдуны сумели подкараулить меня на пороге между сном и бодрствованием, поймать меня между жизнью и смертью им будет еще проще. Смерть — это их территория, как ни крути. Я, конечно, всегда гнал эти соображения прочь, и они уходили — просто потому, что ни одна мысль в ту пору не задерживалась в моей голове надолго. Но сейчас, когда Чиффа сказал это вслух, я сразу понял, что он меня не обманывает и не запугивает. Просто предупреждает. По-дружески, сколь бы дико ни звучало это определение.
— Ладно, — сказал я. — Давай договоримся так. Сколько времени я уже здесь нахожусь?
— Ровно два часа и четыре минуты, — ответил он. — А зачем тебе?
— Все это время ты мог меня убить, но не сделал этого, — объяснил я. — Будет справедливо, если я ровно столько же времени не стану нападать на тебя. Строго говоря, такой поступок отчасти вернет мне самоуважение, потому что я буду бездействовать не из страха, а из соображений чести.
— У тебя, кроме всего, большие способности к дипломатии, — с неподдельным восхищением сказал Чиффа. — С самим собой мало кто умеет договориться, да еще в такой непростой ситуации, а у тебя, гляди-ка, получилось. Ладно, если так, не буду больше стеснять тебя в движениях.
Первым делом я поднялся на ноги и тщательно почистил одежду. Я с детства терпеть не мог грязь. Синяки, царапины и даже раны совершенно меня не смущали, но, испачкавшись, я пулей несся к нянькам, требовал немедленно вымыть меня и переодеть; малейшая заминка вызывала настоящую бурю, я выл, визжал и скандалил — главным образом для того, чтобы отвлечься от мыслей о грязи. С возрастом это не изменилось, разве что я научился обходиться без посторонней помощи, ну и выть, конечно, перестал.