Проснулся я не от телефонного звонка, а от стука в дверь. Сумерки за окном к этому времени успели окраситься в сливово-синий цвет, а комнату уже заполнила самая настоящая ночная тьма. Спросонок я удивился — неужели здешние горничные затевают уборку по вечерам? — но все-таки встал, рассудив, что открыть дверь и скорчить недовольную рожу гораздо проще, чем вступать в переговоры.
Однако никакой горничной за дверью не было. И вообще никого. Кто-то, надо понимать, перепутал номер. И уже исправился. А я, дурак, подскочил. И что мы с этого имеем? Правильно, ватные ноги и голову, которая не то чтобы болит, но подозрительно много весит, как и положено после короткого вечернего сна. Единственный выход — немедленно выпить кофе. Благо на кухне стоит прекрасный агрегат, предназначенный для его приготовления, и приветливые сотрудники гостиницы не далее как нынче утром хором уговаривали меня разнузданно использовать его в любое удобное время.
В коридоре было пусто, в соседних номерах — тихо и темно, на кухне тоже ни души. Правильно, подумал я, конечно, восемь вечера, все нормальные приезжие в это время как раз начинают прожигать жизнь, и только ты, как хороший мальчик, в смысле, как последний придурок, смирно лежишь в постельке, объевшись пирожков.
Я твердо пообещал себе наверстать упущенное. Вот сейчас выпью кофе, приободрюсь и пойду на улицу. Кабаки — бог с ними, но хоть погляжу, как выглядит Краков ночью. Прельстительное, должно быть, зрелище.
Я наполнил кружку, удивляясь, насколько беззвучно льется тонкая струйка кофе, добавил сливки, размешал ложкой, поставил кружку на стол и вздрогнул, не услышав стука при соприкосновении ее толстого дна со столешницей.
Совсем нервы ни к черту стали, с досадой подумал я. Сделал глоток и тут же отшвырнул кружку в сторону — кофе оказался совершенно безвкусным. Не дрянным, а именно безвкусным, как дистиллированная вода. Кружка беззвучно упала на пол, но не разбилась, и кофе не расплескался, как следовало бы ожидать, а тонкой струйкой вылился на пол. Устыдившись, я взял с полки прорезиненную тряпку, вытер лужу, поставил кружку в раковину, налил себе новую порцию кофе, попробовал и снова не ощутил — не только его вкуса, но даже влажности и температуры. Вообще ничего.
Это, получается, я опять из сна в другой сон проснулся, мрачно подумал я. Интересно, теперь так каждую ночь будет? Хоть бы Карл поскорее позвонил. Уж телефонный-то звонок меня точно разбудит по-настоящему… Или нет? И что теперь делать, интересно?
Как — что? — ответил я сам себе. Ты же собирался гулять? Ну вот, иди. Сон о прогулке по ночному Кракову — это гораздо более увлекательно, чем сон о безвкусном кофе в гостиничной кухне. Скажешь, нет?
Поставив кружку в раковину, я пошел к выходу. О куртке, бумажнике и телефоне можно было не беспокоиться, какая, к черту, разница, приснятся они мне или нет, если рано или поздно я снова проснусь в треугольной комнате, окруженный своим скудным скарбом. Знаем, плавали.
Я спустился по лестнице, совершенно не чувствуя прикосновения ног к ступеням, шел, как по воздуху, но не падал, даже равновесия не терял, — и на том спасибо. Но холод дверной ручки все-таки ощутил. Это меня приободрило и одновременно испугало. Вдруг все-таки не сон, а… Что именно — об этом я даже думать не хотел.
А выйдя на улицу, я понял, что запланированное сновидение о прогулке по ночному Кракову мне пока не светит. Потому что никакой улицы, строго говоря, не было. Зато под ногами наконец появилась земля. Сколько угодно прекрасной твердой почвы, поросшей густой, свежей травой. И звездное небо над головой имелось, в неограниченном количестве. И величественные деревья, опознать которые в такой темноте я не смог бы, даже вооружившись определителем растений. И больше ничего. В смысле, никакого города. Ни людей, ни мостовых, ни автомобилей, ни единого жилого дома. Даже здание гостиницы, из которого я только что вышел, уже благополучно растворилось в ежевичной черноте ночи. Правда, где-то далеко на холме горели огни костров. Но я вовсе не был уверен, что хочу встретиться с теми, кто их разжег. Чур меня, чур.
— Это Карродунум, — негромко, но очень четко произнес за моей спиной мужской голос.
Я вздрогнул и обернулся, готовый ко всему. Однако представшее моему взору зрелище вовсе не требовало какой-то специальной подготовки. Передо мной был человек примерно моего роста в надвинутой на глаза жокейской кепке — то ли тот, который требовал у Гражины остатки сваренного для меня кофе, то ли просто обладатель аналогичного головного убора. Сон-то, конечно, мой, а все равно поди разбери, кто тебе снится, когда лица почти не видно.
— Карродунум? — эхом откликнулся я. — Что за Карродунум?
— Поселение, которое было здесь задолго до начала строительства Кракова. Это его огни на Вавельском холме, видишь? О Карродунуме писал во втором веке Клавдий Птолемей из Александрии, а больше, кажется, никто. Но это неважно. Важно, что город помнит, чем был когда-то. И иногда любезно показывает избранным гостям. Он не понимает, что мы можем испугаться. Вообще не ставит вопрос таким образом. Многие города хорошо знают, что такое человеческий страх, некоторые на нем жиреют, но Краков не из их числа. Он правда не понимает. Не сердитесь на него.
— Я и не сержусь. Но проснулся бы с удовольствием, честно говоря. Прямо сейчас.
— Просыпаться, когда сочтешь нужным, — полезное умение. Плохо, что вы им до сих пор не овладели. Но сейчас оно вам не пригодилось бы. Вы совсем не похожи на спящего. Я в этих вещах более-менее разбираюсь.
— То есть все это безобразие — наяву?
— С моей точки зрения — да. Но не стану ее вам навязывать. Решайте сами.
— Но все это, — я развел руки в стороны, — настоящее?
— Даже не знаю, что вам сказать. Доверьтесь своим ощущениям. Потрогайте дерево, например.
Я послушно положил ладонь на ближайший древесный ствол. Он был холодный, влажный и шершавый. Впрочем, оконное стекло в тамбуре поезда, к которому я вчера то и дело прислонялся лбом, тоже было холодное, и что с того? Это совершенно не помешало мне несколько минут спустя проснуться в купе, а потом еще раз, и еще.
— На самом деле, конечно, один черт, — вздохнул я. — Сон, явь, как ни назови, а пережить это все равно придется.
— Разумный подход.
— А вы кто? — спросил я. — Часть всего этого? То есть к чудесному видению полагается экскурсовод?
— Хорошая идея, — обрадовался обладатель жокейской кепки. — Будь моя воля, я бы, пожалуй, именно так все и устроил. При каждом чудесном видении — по экскурсоводу. Насколько стало бы проще. Но на мой счет вы заблуждаетесь. Я — не «часть всего этого». И тем более не экскурсовод. Такой же залетный гость, как вы. Правда, вы попали сюда, можно сказать, нечаянно, а я — осознанно. Более того, мне пришлось приложить определенные усилия. Например, допить ваш кофе — верный способ взять след, не терять добычу из виду и оказаться рядом в самый что ни на есть подходящий момент.
— Так это все-таки вы были в кафе у Гражины, — почему-то обрадовался я.