– Слушай, – говорит, – если так… Выходит, оно того стоило? В смысле Лешка этим бандитам еще и спасибо от нашего с тобой имени передать должен?
– Обойдутся, – смеюсь. – Вот еще – «спасибо» говорить! И без них справились бы. Все к тому шло, как ни крути… Кстати, никогда еще с мужчинами в кафе не знакомилась. Я имею в виду – так, чтобы с продолжением.
– А я – раз пять, – гордо сообщает Маринушка. – Или нет?.. Погоди-ка, дай сообразить…
Морщит лоб, загибает пальцы. Наконец говорит:
– Нет, все-таки четыре раза. Пятый раз – в университетской столовке, а это не считается. С Лешкиным отцом, между прочим, там познакомилась, так что он у меня – дитя общепита в каком-то смысле. В детстве больше всего на свете любил жареного хека и пюре столовское, на воде, представляешь? Что бы я ни приготовила, а он все этого хека с пюре клянчил… Погадаешь мне, кстати? А то ведь по-прежнему молчит, поросенок, ничего мне не рассказывает. Ничему его жизнь не учит…
Ну, чему-то, надо думать, все-таки учит. Вон на Большого Босса выучился как-то… Но вслух я этого не говорю, а достаю из сумки колоду. Погадать – дело хорошее, это я всегда с радостью.
Мешаю карты; одна падает мне на колени. На неловкость не спишешь. Руки мои к этой колоде привыкли, просто так, случайно, карты из нее давно уж не валятся. Поэтому гляжу внимательно. Двадцатый Аркан, «Страшный суд». Странно как. Не «плохо», не тревожно даже, и опасности никакой вроде бы не сулит. Именно вот – странно. К чему бы это, ума не приложу…
Интуиция моя на сей раз молчала, как образцовый партизан на допросе. В итоге я вздохнула, спрятала карту в колоду и занялась Маринушкиными делами. Пять минут спустя она уже знала, что у сына ее все прекрасно, как никогда, даже девица какая-то на горизонте появилась – просто в лесу кто-то сдох, ей-богу!
Ну, хоть с кем-то все ясно. И то хлеб.
Этот самый «Страшный суд» у меня никак из головы не шел. Даже когда распрощалась с Мариной, поймала такси, сказала адрес, порадовалась про себя, что фраза «На Изумрудную» звучит для меня как призыв «Домой, домой!».
И действительно ведь – вполне домой.
Но и дома, встреченная не ужином, а поцелуями (на то и надеялась), все думала: «К чему бы это? С какой стати? При чем тут „Страшный суд“?!»
– Что-то не так? – спрашивает чуткий мой Иерофант.
Эх. Трудно все-таки с таким существом дело иметь. Скрывать-то мне, пожалуй, больше и нечего, но вот мелкие беспокойства вроде размышлений о значении Двадцатого Аркана можно бы и при себе оставить. Просто чтобы не отвлекаться попусту от уготованных мне радостей.
– Все так, – улыбаюсь. – Просто шлялась целый день где попало, болтала обо всякой ерунде, теперь о ней думаю. Додумываю ее до конца зачем-то. Действительно ничего выдающегося… Ты как, не хочешь ли прогуляться? А то я сегодня еще не прикидывалась примерной ученицей. Выходит, за мной должок.
– Ничего, – говорит, – переживу. Не поедем сегодня никуда, пожалуй. Можно подумать, мы найдем сейчас человека, которому хоть когда-нибудь будет лучше, чем нам прямо сейчас! От добра добра не ищут.
– Ну ни фига себе, «строгий наставник»! – изумляюсь. – Это я должна так говорить, а не ты. А ты, напротив, должен называть меня дурой и, ухватив за ухо, волочь к знаниям…
– А я тебе сразу сказал: из меня хреновый наставник, – ухмыляется. – Поэтому тема закрыта. Никто никуда не идет. Ты, надеюсь, не возражаешь?
Я-то, понятно, не возражаю, еще бы я возражала! Только вот странно это все. Ну хоть убей, не укладывается в голове. Было бы более-менее логично, если бы он не сегодня, а вчера меня пощадил, когда мне это действительно было нужно. Устроил бы сцену лирическую, сказал бы бедной девочке: «Мне с тобой так хорошо, что чудеса отменяются, пропади все пропадом». Так ведь нет же.
А сегодня, когда я готова наконец с радостью принять любые условия, он вдруг произносит ровно тот монолог, за который я вчера собственный скальп отдала бы, не торгуясь.
Ну, ладно. Будем считать, до него просто медленно доходит. Как до жирафа. Прекрасное такое животное, гордость нашего зоопарка…
И все же – ох, странно!
Знак: Козерог – Водолей
Градусы: 25°42′52'' Козерога – 8°34′17'' Водолея
Названия европейские: Заадодотот, Садабат, Хадецоад
Названия арабские: Сас ас-Сууд – «Счастье Счастий»
Восходящие звезды: бета и кси Водолея
Магические действия: заговоры с целью навредить своему ближнему
Утро хоть и весеннее, солнечное, а встречает меня прохладой. Окно нараспашку, обогреватель выключен. Закаляемся, значит. Как сталь, ага… Плед, в который я закутался накануне, что мертвому припарка. Зато из кухни доносится запах кофе, а Варя стоит на пороге и – подумать только! – держит в руках мою чашку.
– Так и знала, что ты сейчас проснешься, – говорит. – Кофе кенийский, без молока, с корицей и тростниковым сахаром. Кажется, удался. Будешь?
– А как ты думаешь?
– Думаю, будешь. Кто ж от счастья своего отказываться станет?
Счастье не счастье, а кофе варить она, кажется, научилась. Ну, скажем так: не портить. И то, пора бы уж. Взрослая ведь девочка. Страшно подумать, насколько взрослая.
Думать, впрочем, вообще страшно. Лучше просто пить кофе, вставать, в ванную идти, душ принимать. Какое-никакое, а все же занятие.
«Сколько еще, – спрашиваю я себя, – ты будешь придуриваться, делать вид, что ничего особенного не случилось и все идет как надо?»
Честный ответ на этот вопрос пугает даже меня. Бесконечно долго могу я вот так придуриваться, дай только волю. Ни одной жизни человеческой, даже Мафусаилова века, не хватит, чтобы реализовать мою потенциальную способность делать вид, будто все в полном порядке, – при ясном вполне понимании, что мой мир, собственно, рухнул еще вчера. То есть уже позавчера. То есть…
Тьфу, да какая, к чертям собачьим, разница!
«Тьфу» – это я не то чтобы в сердцах слюной брызжу. Это я зубы чищу. Ну и обдумываю житие свое заодно. Воздеваю глаза к потолку, вопрошаю небо: «Что делать-то, блин?!» – заранее подозревая, что ответа вряд ли дождусь. Небо – оно такое, консультирует нашего брата, доморощенного фаталиста, охотно даже бесплатно, зато исключительно в удобное для него самого время.
– …второй роман твоего Штрауха, представляешь? – рассказывает тем временем Варя.
Она беседует со мной, оставаясь на кухне. То ли уверена, что ни шум воды в ванной, ни даже бульканье во рту не помешают мне услышать ее негромкий голос, то ли просто считает, что мне не слишком интересны ее дела, потому и сообщает о них в тот момент, когда иных развлечений у меня попросту быть не может. Она, к слову сказать, ошибается – в обоих случаях! – но это сейчас не имеет значения, поскольку ее устами глаголет то самое небо, на чей совет я, признаться, не слишком рассчитывал.