Дурацкий кожаный шнурок почти втрое дороже серебряной цепочки такой же длины. И бусины цветного стекла самые дешевые около сотни литов за штуку; о стоимости остальных лучше вообще не думать. В сумме выходит типичная хипповская фенька по цене золотого кольца. Но Анне нравится. «Смотри какое!» — и замерла у витрины на четверть часа, забыв обо всем.
Ну, значит, решено.
Думал, труднее всего будет выбрать, там же все по отдельности продается — шнурки, бусины, даже застежки. Ошибешься, и выйдет в итоге совсем уж безвкусная дрянь. Но, оказавшись у витрины, сразу уверенно ткнул пальцем в темно-синий шнурок. Застежка? Вон та, в виде тролля. Бусины? Ох, сколько же их тут.
— У нас сейчас рекламная акция. Тому, кто покупает шнурок и застежку, две бусины в подарок, — неожиданно сказала продавщица. — Выбирайте.
Это упростило дело. Подарок — это просто отлично. Никакой ответственности. Потому что еще две бусины Анна сможет выбрать сама. Деньги-то на них уже отложены. Почти не задумываясь, взял зеленую с пурпурными искрами и лиловую с прозрачными голубыми пузырьками внутри.
Продавщица ловко нанизала бусины на шнурок, приладила замок, примерила браслет, чтобы продемонстрировать, как он будет смотреться на женской руке. Одобрительно покачала головой:
— У вас безупречный вкус. Очень красивая минималистическая композиция. Обычно надо хотя бы четыре бусины, а еще лучше — шесть. Но тут я бы, пожалуй, ничего добавлять не стала.
Вот и прекрасно.
За работой, как водится, все вылетело из головы, но после обеда вдруг вспомнил о покупке. Достал, принялся разглядывать. Вертел в руках синий кожаный шнурок. Думал: где-то я уже видел очень, очень похожий. Синий, кожаный… Стоп. Да у меня же такой был. В детстве. И бусины были. Тоже, кстати, две. Синяя из мутного, непрозрачного стекла и зеленая деревянная, с длинной кривой царапиной и облупившейся возле отверстия краской. Ну надо же. Совершенно, получается, забыл.
Совершенно забыл.
Сидел, откинувшись на спинку кресла, глядел на купленный для Анны синий шнурок, вспоминал свой. Вроде очень важная была вещь. То ли амулет, то ли трофей, то ли часть какой-то сложной игры. И куда-то потом делся. Интересно куда? Вот же черт, теперь и не вспомнишь. Вечно так с этими детскими воспоминаниями, все равно что аквариумных рыбок руками ловить — выскальзывают, уплывают, а если даже ухватишь, все равно никакого толку, будет биться, беззвучно открывать рот, таращить бессмысленные глаза, только и остается — плюнуть и отпустить.
Плюнуть и отпустить, однако, не получалось.
Решил: пойду проветрюсь. Заодно кофе выпью. И сразу назад. Прости, дорогая работа. Сама видишь, и рад бы тобой заняться прямо сейчас, но не выходит. Я скоро, скоро.
Только на улице заметил, что вышел, намотав на запястье синий шнурок. В смысле Аннин браслет. Хотел было снять и спрятать в карман, но передумал. На руке точно не потеряется, а в кармане — как повезет. Пусть будет, все равно никто не увидит, рукава длинные.
В любимом кафе по случаю начала теплого весеннего вечера выстроилась очередь. По местным меркам, довольно большая, человек шесть. Зато и новых книг на полке для свободного обмена прибавилось. С книжкой вполне можно постоять.
Взял книгу, не глядя, только по весу понял, что выбрал самую толстую. Невольно ухмыльнулся, вспомнив анекдот про таблетки от жадности, дайте самую большую — всегда знал, что это про меня. Прочитал на корешке: «Город, который виден сердцу». Автор Рэй Хауз. Пожал плечами — никогда о нем не слышал. Открыл наугад.
Мой друг жил в великолепной сверкающей башне, стоявшей в конце тропинки, вдоль которой лежали чудесные предметы, умевшие видеть волшебные сны. И всякий раз, когда я там проходил, им снилось, что они — большие каменные дома, в которых живут добрые люди. А тропинке снилось, что она — длинная, мощеная булыжником дорога.
В доме друга лежал мертвец, который все время на что-то жаловался и просил, а по комнатам ходила моложавая ведьмочка, у которой была дочка на выданье. Мы с другом запирались в его каморке и часами хихикали над всякими глупостями. Но потом у нас с другом вышла размолвка, о причине которой уже никто не помнит, кроме разве что вечных звезд, которым все равно.
С тех пор мой друг забыл, что я знаю тропу к его дому, и я перестал ходить по ней волшебными ночами. И всегда, каждый раз, когда ноги выносили меня на тот перекресток, Госпожа Ночь шептала мне на ухо: «В мире так много прекрасных дорог».
— Здравствуйте, — в третий раз повторила красивая девушка, мисс Латте две тысячи одиннадцать, согласно надписи на переднике. — Чего вам хотелось бы?
Так и не дождавшись ответа, принялась подсказывать:
— Ристретто? Эспрессо? Капучино? Апельсиновый? Мятный со льдом? Миндальный? Банановый? Беличий?
Очнулся. Переспросил, не веря своим ушам:
— Беличий? Это как?
— Просто латте с ореховым сиропом.
Сказал:
— Давайте.
Положил на прилавок три монеты. Бросил сдачу в коробочку для чаевых. И поставил книгу Рэя Хауза обратно на полку.
Чур меня.
Получив картонный стаканчик с беличьим кофе, вышел на улицу. Сел за единственный свободный столик. Закурил.
Сидел долго, цедил сладкую ореховую бурду, курил одну крепкую самокрутку за другой. Вспоминал.
В детстве у меня тоже был друг, к которому я часто ходил в гости. А он ко мне — никогда. Впрочем, мой друг определенно жил не в сверкающей башне, а в обычном двухэтажном доме, обнесенном ветхой оградой. Крыльцо заросло травой, вторая ступенька совсем сгнила, и ее надо было переступать. В доме его не водилось ни ведьм, ни мертвецов, даже родителей друга никогда не было, ну или они просто сидели на втором этаже и не показывались. Я пересекал пустую, пропитанную волнующими запахами кухню, потом короткий коридор и входил в комнату, где сидел мой друг. Вспомнить бы еще, как его звали. Нет, не получается. И лицо? Не помню лица. Кажется, он тоже был мальчик. Старше меня, но не намного. Года на два-три. Или больше? Нет, так я ничего не вспомню, разве что придумаю заново и сам себе поверю, а это не дело.
Иногда мы с другом играли — строили города из всего, что подвернется под руку, карточные домики там соседствовали с тряпичными шалашами, сахарными башнями и крепостями из мелких речных камней. Рисовали планы местности, придумывали горожанам имена, биографии и занятия, записывали их в толстую тетрадь в зеленой обложке, которую мне нельзя было брать домой и даже выносить из комнаты в коридор. А иногда просто болтали, говорили взахлеб, перебивая друг друга, подхватывая реплики на лету. О чем? Не помню. Но, определенно, о самых интересных в мире вещах. И очень много смеялись.
Больше всего на свете я тогда любил ходить в гости к другу, а потом возвращаться домой. Вроде бы он жил совсем недалеко от меня. Минут пятнадцать пешком, не больше. Но были какие-то трудности с дорогой. Какие именно? Не помню. Зато помню, что, отправляясь в путь, всегда обматывал запястье синим шнурком с бусинами… Ну да, точно же! Шнурок был нужен, чтобы ходить к другу. Без него я почему-то никогда не мог выйти на нужный перекресток, просто не получалось, и все. Хотя дорогу я вроде бы отлично знал… Или нет? Кажется, дорога каждый раз была немного другая. То через пустырь, то через рощу и овраг с ежевикой, то узкая мощеная мостовая между обнесенными заборами частными домами. И я, кстати, сам тогда думал, что дорога спит и видит сны. И я хоть не сплю, а тоже вижу дорогины сны, пока по ней иду. Интересно все-таки в детстве устроена голова, и куда что потом девается.