Шарлотта, помахав в ответ на приветствие своего супруга, совершенно ослепительного в костюме солнечного цвета с золотыми бантами, проследила, не сядет ли он за игру, но он скромно встал за стулом принца. Хотя кто знает, возможно, Адемар только ждал, когда она покинет королевскую опочивальню. Шарлотта пообещала себе, что непременно вернется и проверит, не играет ли ее муж.
А пока она следовала за своей принцессой, которая отправилась полакомиться сладеньким, прежде чем пойти слушать итальянского певца, сводившего с ума весь Париж. По дороге Шарлотте пришлось немного задержаться, здороваясь с мадам де Монтеспан и мадам де Тианж. Маркиза встретила ее сердечной улыбкой.
— Вот теперь вы окончательно пришли в себя, дорогая! — сказала она. — Сен-Жермен пошел вам на пользу! Жаль, что кое-кто предпочел сегодня довольствоваться осенним пейзажем вместо яркого сияния весны. Вы хороши, как никогда, и готова поспорить, что это заметила не я одна.
— Спорьте смело, мадам, вы выиграете!
Грузная фигура де Лувуа возникла рядом с дамами. Он поздоровался с обеими и склонился в поклоне перед Шарлоттой:
— Окажите мне милость, графиня, обопритесь на мою руку, и я отведу вас к герцогине Орлеанской. Или, может быть, вы захотите выпить что-нибудь прохладительное?
Шарлотта инстинктивно отшатнулась, но мгновенно взяла себя в руки. Отказать, да еще под внимательным взглядом мадам де Монтеспан, нахмурившей брови, было невозможно. Между тем герцогиня готова была вмешаться, но министр повторил свою просьбу гораздо более серьезным тоном:
— Очень прошу вас ответить согласием. Мне необходимо с вами поговорить, а наша дорогая маркиза будет так добра, что простит нас.
Коротким кивком головы Шарлотта дала понять, что принимает предложение, и вложила свою руку в руку де Лувуа. На ее счастье, обе руки были в перчатках. Коснуться руки де Лувуа было для нее все равно, что коснуться кожи змеи...
Они направились к зале, где начался концерт и где громко пели скрипки, давая перевести дыхание певцу. Публики было много, никто не считал себя обязанным молчать, и многие потихоньку беседовали. Вместо того чтобы занять еще остававшиеся свободными места, де Лувуа увлек Шарлотту к окну, выходившему в освещенный парк, и тогда только отпустил ее руку. И сделал это с сожалением.
— Ну вот, — сказал он, повернувшись спиной к сидящим в зале придворным, — здесь, я думаю, мы сможем поговорить спокойно. Я бы, конечно, предпочел увести вас в парк...
Ответ Шарлотты последовал мгновенно:
— Я никогда не пошла бы туда с вами! Итак, чего же вы хотите?
— Хотел бы получить от вас прощение...
— Никогда!..
— Позвольте, по крайней мере, оправдаться. Вы так молоды, а моя молодость уже ушла, и вам, конечно, невозможно себе представить, до какой крайности может довести страсть такого человека, как я.
— Страсть? — переспросила молодая женщина, и презрительная улыбка тронула ее губы. — Именно этим словом вы хотите замаскировать разгул ваших низменных инстинктов?
— Я не нахожу другого. Увозя вас из Бастилии, я заботился только о вашем благе. Вы заболели, и я не мог оставить вас чахнуть среди сырых тюремных стен, ведь вы ни в чем не были виноваты... И беда ваша только в том, что вы услышали разговор, который должен был бы остаться государственной тайной и который не следовало разглашать. Смерть королевы была слишком скорой и наступила тогда, когда еще не был забыт скандальный процесс над отравителями. Я самостоятельно принял решение вывести вас на свет божий. И многим рисковал, потому что вы могли проговориться.
— Я дала клятву! — все с той же жесткостью произнесла Шарлотта.
— Вполне возможно, что это ошибка, но мужчины не верят женским клятвам. Король в этом смысле самый недоверчивый из мужчин, и, поверьте, я сильно рисковал, увозя вас из Бастилии.
— Какая, однако, отвага! Но вы способны и на большую, лишь бы удовлетворить свои желания. Я тому свидетель.
— Вы никогда меня не простите?
— Можно простить, если видишь искреннее раскаяние. Но интуиция мне подсказывает, что вы ни о чем не сожалеете!
Де Лувуа устремил на нее мрачный взгляд.
— Да, я ни в чем не раскаиваюсь, — подтвердил он. — Я провел возле вас незабываемые мгновения, и воспоминания о них мучают меня по ночам.
— И вы смеете в этом признаваться? Кем нужно быть, чтобы наслаждаться бессильными попытками защититься и слезами, мольбами девушки, которую насилуют, привязав к кровати. И прощение, о котором вы просите, для вас всего лишь возможность снова начать свою игру. Вы презренное ничтожество, и я буду ненавидеть вас до последнего вздоха!
Услышав эти оскорбительные слова, де Лувуа тут же забыл о кротости.
— Не моя вина, если ваше тело — само наслаждение. Оно волнует, призывает, манит... Не буду скрывать, что поначалу я собирался поберечь вас для короля, чьи взгляды дали вам, без сомнения, понять, что вы ему далеко не безразличны. И я даже сказал ему об этом.
— Временами мне кажется, что вы опасный сумасшедший. Поберечь для короля? Да неужели? Мы что, в серале [24] и я ваша рабыня, купленная на рынке? Но нет, вы не сумасшедший, вы низкий и гнусный человек, и давайте на этом остановимся!
Шарлотта сделала шаг, чтобы отойти от Лувуа, но он загородил ей дорогу.
— Рано. Мы еще не закончили разговор.
— Я уже выслушала вас!
— Нет. Вы должны услышать все до конца о моих крестных муках!
Она расхохоталась ему прямо в лицо.
— Ваших крестных муках? И вы говорите это мне?! Мне?! Я, право, жалею, что вас никто не слышит! Ваши крестные муки! А что я претерпела, по-вашему? Приятное приключение?
— Так оно и было бы, если бы вы пожелали. Я недурной любовник и умею быть ласковым и нежным, но что поделаешь с разъяренной кошкой, готовой выцарапать глаза?
— Так вот как оправдывались ваши драгуны в Лангедоке, когда насиловали жен и дочерей гугенотов? Какой позор!
— На войне как на войне. Не вмешивайтесь не в свое дело.
— Мы уже не воюем, и вы посмели отдать на поругание вашим мужланам француженок!
Шарлотта говорила все громче, но не в интересах де Лувуа было доводить ее до крайности, и он успокоительно произнес:
— Мы отклонились от темы. Но я хочу вам напомнить, что надо мной есть король.
— Для которого вы хотели меня поберечь! Это было бы очень смешно, если бы не было так грустно! Мне кажется, вы забыли о мадам де Ментенон. Вряд ли она позволила бы вам делать королю такие подарки.
— Царствует не Ментенон. И я буду крайне удивлен, если Его величество будет вечно хранить ей верность. Но я отказался от своего намерения. Оно и вправду было очень глупым. Я понял, что люблю вас, и одна мысль о том, что кто-то... Она стала для меня непереносимой. А теперь, когда я вкусил... Я не откажусь от вас никогда!