— Ну-с, молодой человек: Мне сказали, что вы чувствуете себя немножко получше. Как насчет легкого ужина?
Джек с недоверием посмотрел на посудину у нее в руках.
— Это всего лишь несколько ложек бульона. Как думаете, справитесь?
Ему нужна была пища, нужны силы. Он уже так давно прикован к этой проклятой постели. Ему пора на волю. Он не создан для того, чтобы стать инвалидом.
— Да. Я справлюсь.
— Ну вот и хорошо. — Женщина присела на стул, который постоянно занимала Бекки. Джека снова пронзило чувство вины за то, что он попросил ее уйти. Но, глядя на ее осунувшееся лицо, он терзался еще сильнее. На самом деле ему ужасно хотелось, чтобы она была рядом, чтобы он мог сказать все, Что должен был сказать ей. Что любит ее, что беспокоится о ней и что всегда будет о ней заботиться; что сделает ее счастливой.
Но он не имел права к ней прикасаться. И, черт побери, не имел права говорить ей ничего такого.
Миссис Дженнингс молча подала ему несколько полных ложек бульона, а потом заговорила:
— Я была ужасно влюблена в мистера Дженнингса.
Джек скосил на нее глаза, заподозрив, что старушка немного чудит.
— Вот точно как моя госпожа в вас влюблена. — Подобие улыбки скользнуло по ее лицу. — Но еще до свадьбы мистер Дженнингс успел сделать кое-что такое, что очень сильно меня рассердило, и я его наказала за это. Ну, я, конечно, в него не стреляла, хотя, наверное, следовало бы. — Старушка остановилась, держа пустую ложку на полпути к миске, и поглядела Джеку в глаза. При этом ее сморщенное личико выражало полнейшее неодобрение. — Вы, наверное, ужасно ее расстроили.
Джек закрыл глаза.
Некоторое время было слышно лишь, как ложка бренчит по краям миски, как вдруг металл прижался к его губам. Джек открыл глаза и рот и послушно принял еще одну ложку бульона.
— Она девушка чувствительная, — тихо сказала миссис Дженнингс, словно не хотела, чтобы Бекки услышала ее слова. — Я с ней совсем немножко знакома. Но она так мало скрывает свои чувства. Любой сразу все поймет, если у него есть глаза, чтобы видеть, и хоть немного соображения, — Джек проглотил подсоленный бульон. — Сами-то вы их видите? Ее чувства то есть?
— Да, миссис Дженнингс, — пробормотал Джек. — Вижу.
Бекки правильно поступила, выстрелив в него. Он не единожды спрашивал себя о причинах ее поступка, даже в те минуты, когда был совсем близок к смерти, когда боль была почти невыносима.
Он ведь предал ее наихудшим из возможных способов: потребовал от нее доверия к себе, а потом раздавил это доверие каблуком сапога. Если бы с ним кто-то поступил так же, он даже не посмотрел бы в другой раз на этого человека. Выстрелив в него, он бы немедленно отвернулся и ушел, оставив его умирать в мучениях.
Но всякий раз, когда он открывал глаза, Бекки была рядом. Заботилась о нем. Помогала ему. Молилась за него. Она хотела, чтобы он был жив, даже после всего, что он наделал.
— Она немного мрачная, но хорошая, — сказала миссис Дженнингс. — Мы слишком старые сами видите, и мы не так содержали ее дом, как она бы хотела. Но она не стала гневаться ни минуты. А вместо этого взялась за дело и трудилась наравне с нами. А когда наши старые кости не выдерживали, она отправляла нас отдыхать.
— Правда? — спросил Джек, хотя не был на самом деле удивлен. Ну конечно же, она добрая госпожа. Он и не ожидал от нее ничего иного.
Миссис Дженнингс внимательно посмотрела на него:
— Да, сэр. Правда. А потом я видела, как она заботится о вас…
— Но ведь она в меня выстрелила, — напомнил Джек совершенно бесцветным тоном.
— Нуда. Но осмелюсь сказать, что вы, видимо, этого заслужили, — неожиданно заявила миссис Дженнингс. — Ведь леди Ребекка и мухи не обидит. Если только эта муха не натворит каких-нибудь препакостных дел. — Джек снова вздохнул. Миссис Дженнингс подняла ложку. — Она заботилась о вас, потому что не могла смотреть на ваши страдания. А теперь вы будете жить, и это ее утешает. Но хотите ли знать, что я думаю обо всем этом, сэр?
— И что же вы думаете? — сухо переспросил Джек.
— Я буду более чем просто разочарована, если ее опять кое-кто обидит. — Миссис Дженнингс собрала ложкой остатки похлебки. — Я буду очень сильно огорчена, поверьте. Даже не верю, что она сумеет это пережить. Более того, я думаю, вы один из немногих людей на этом свете, кто способен ее убить.
Джек ощутил последнюю ложку вкусного теплого бульона у себя во рту. Проглотил и на некоторое время замолчал.
Он знал, что должен делать.
— Я не хочу, чтобы ее что-нибудь снова ранило, миссис Дженнингс. — Он с дрожью вздохнул. — Я не дам этому всему повториться.
Бекки беспокойно ворочалась всю ночь, стараясь заснуть, и только на рассвете оставила эти попытки. Со вздохом она подошла к окну и отодвинула занавеску.
Земля была покрыта красивой ледяной глазурью. Внизу, перед отвесными скалами, слегка колыхался шелковистым серым покрывалом океан. Бекки подвинула стул к окну, уткнулась подбородком в ладони и стала смотреть на солнце, которое пробивалось сквозь клочья тумана, и на светлеющее ярко-голубое небо.
Скоро Рождество. Первое Рождество, которое она проведет без своей семьи. Первое Рождество вдали от Кейт и Гарретта за эти четыре года.
Это было ужасно одинокое чувство. Но если говорить о ее семье — причем не только о Кейт и Гарретте, но и обо всех остальных, — то Бекки знала, что это чувство обоюдное. Они любили ее, несмотря ни на что, и скучали по ней не меньше, чем она по ним.
Она нарисовала несколько кругов на запотевшем стекле. Мистеру и миссис Дженнингс было велено разбудить ее, если только Джеку станет хуже. За всю ночь к ней никто не приходил, а это значило, что он продолжает выздоравливать.
Джек поправится, а когда встанет на ноги, они расстанутся. Она вернется в Лондон, а он… Ну, в общем, не важно, что он станет делать. Пускай идет своей дорогой. Как бы он ни поступил, это уже совсем не ее дело.
Во всяком случае, не должно ее волновать. А если и волнует, то это лишь признак ее слабости. Насколько легче было забыть об Уильяме, но Джек… он так прошелся по ее жизни, что она никак не могла, несмотря на все свои усилия, от него освободиться.
Со вздохом Бекки надела одно из двух привезенных в Корнуолл платьев — темно-зеленого цвета, оттенком напоминавшего листья падуба. Выглядело оно куда более нарядно и даже празднично по сравнению с тем первым коричневым платьем, которое вдобавок испачкалось и было в пятнах в результате вчерашних трудов.
Расчесав, уложив и заколов шпильками волосы, Бекки долго смотрела на себя в зеркало. Измученная и тощая. Прямые волосы повисли прядями, огромные темные глаза запали.
В них слишком много вины, страха, печали и разочарования. Но на самом деле Бекки вовсе ничего такого не испытывала.