Элизабет нахмурилась.
— В юности она ни в какие беды не попадала, хотя наш отец ее презирал. Упорно причислял к Лидии и Китти, как одну из трех самых глупых девушек в Англии. Что было очень несправедливо. Да, она всегда вызывалась петь на званых вечерах и пела ужасно, но, хотя папа и все прочие жаловались на это у нее за спиной, в лицо ей этого никто ни разу не сказал. Из чего следует, ей ее ноты казались верными не по причине глупости. Мэри была не из тех девушек, которыми восхищаются, но глупой она не была. А добросовестной, старательной и любознательной. Качества, делавшие ее скучной, хотя Лидия и назвала бы ее занудой.
Она встала и начала прохаживаться, словно вдруг расстроившись.
— Собственно, самое худшее, что можно поставить Мэри в вину, это неуместное и безответное увлечение нашим кузеном, преподобным мистером Коллинзом, самым отталкивающим мужчиной из всех, с кем мне доводилось знакомиться. Но Мэри так страдала и нервничала в его присутствии, что я, например, полагала, будто наш кузен ищет жену красавицу. А лицо Мэри усеивали гнойные прыщики, и зубы у нее были кривыми. — Она засмеялась. — Но жены красавицы он не обрел, а женился на Шарлотте Лукас — очень некрасивой, но очень практичной. После чего Мэри быстро выбросила его из головы.
— Думается, Мэри в вашем кузене привлекал его сан. Она сказала мне, что в те дни была очень набожной. — Не желая довести себя до слез, Ангус вернулся к теме самой Элизабет: — Ну, сейчас мы не можем сделать для Мэри больше того, что предпринимает Фиц, а потому давайте сменим тему. Меня очень заботите вы, моя дорогая. Я высоко ценю вашу дружбу, как и дружбу Фица. Но только крайне ненаблюдательный и неумный человек не заметил бы, что вы несчастны.
— Только из-за Лидии и Мэри, — парировала она.
— Вздор! Вы оскорбили Фица.
— Я постоянно оскорбляю Фица, — сказала она с горечью.
— Каролина Бингли? Мне сообщили, что вы наговорили.
— Она не так важна.
— Но вы таки обрушили на нее непростительное оскорбление.
— И с радостью повторила бы. Моя дружба с вами, Ангус, насчитывает всего лишь десять лет, но Каролину Бингли я волей-неволей терпела двадцать один год. Дружба Фица с Чарльзом Бингли такого порядка, что он готов терпеть Каролину безоговорочно. Ну, я отвечала игрой в молчанку на ее оскорбления так долго, что, полагаю, случайная соломинка сломала мне спину. Я дала сдачи. Но наше английское общество до того лицемерно, что завуалированные оскорбления считаются терпимыми в отличие от откровенности. Я же была откровенна.
— В какой мере это связано с Чарли? — спросил Ангус в уверенности, что Элизабет откровенность принесет облегчение.
— В очень большой. Она посеяла семена разлада между ним и его отцом, давая понять, будто Чарли в отношении любви следует Сократу. И она разгласила это по всему Лондону. Вместо того, чтобы винить Каролину, Фиц винил Чарли. Конечно, причина — его лицо и абсурдное впечатление, которое оно внушало некоторым мужчинам, действительно сократическим. Но он утратит свою женственную красоту, собственно, это уже происходит. Если в несчастье с Мэри можно найти светлую сторону, это сближение Фица и Чарли, которое оно вызвало. Фиц начинает убеждаться, что Чарли не заслуживает репутации, которую спроворила ему Каролина.
— Да, вам будет лучше, если Каролина перестанет быть частью вашей жизни. Однако она золовка Джейн.
Расправив плечи, Элизабет решительным шагом пошла вперед, ничего не видя вокруг себя.
— Возможно, я непростительно оскорбила Фица, но по крайней мере я сделала невозможным для Каролины быть там, где нахожусь я. Вот почему Фиц так рассержен.
— Ну, Лиззи, в Лондоне многие люди терпели Каролину Бингли из-за вас с Фицем — вы же лидеры общества далеко за пределами Вестминстера. Стоит этим людям заметить, что у Каролины больше нет доступа на приемы и прочее, устраиваемые Дарси, берусь предсказать, что приглашения в лучшие дома прекратятся. Через год Каролине и бедняжке Луизе придется затвориться в Кенсингтоне вместе с другими старыми сплетницами.
Элизабет рассмеялась.
— Ангус, нет!
— Ангус, да.
— Спасибо, что так чудесно меня подбодрили! Мысль о том, что Каролина и Луиза затворятся в Кенсингтоне, восхитительна.
— Тем не менее не она главная причина неладов между вами и Фицем?
— Сразу видно, что вы журналист — уловки, нюхни, сунь нос, обколи, молоток, резец…
— Это не ответ.
— Я думаю, у Фица есть любовница, — вырвалось у нее.
Реакция Ангуса была инстинктивной, полной ужаса, он отозвался спокойно и взвешенно:
— Абсолютно нет.
— Почему?
— Гордость Дарси. К тому же Фиц во главе авангарда того, что он называет «улучшением нравственности» — жуткий ханжа, ваш муж! Будь его воля, он законодательным путем отменил бы право мужчины иметь любовницу. Но, поскольку это ему не по силам — любовницы есть даже у архиепископов, — он сделает кары за проституцию более всеобъемлющими и суровыми и в первую очередь поставит собственную жизнь выше всяких подозрений. Никаких авгиевых конюшен для Фицуильяма Дарси! Он намерен свести любовниц на уровень обычных проституток. — Ангус взял ее руку и подсунул под свою. — Как владелец ведущей политической газеты королевства я, моя дорогая, располагаю возможностями знать все о каждом значительном человеке. То, что происходит между вами и Фицем, касается только вас, но могу поручиться, что третьи лица тут не замешаны.
Когда они проходили под окном Малой библиотеки, к ним присоединился Фиц.
— Вижу, ты чувствуешь себя лучше, — сказал он Элизабет.
— Благодарю тебя, да. Визит к Джейн оказался довольно тяжким испытанием. Она расстроилась из-за Лидии, но несчастье с Мэри ввергло ее в прострацию. Я вернулась домой с невероятной головной болью.
Ангус выпустил руку Элизабет, поклонился ей и направился в сторону конюшни, откуда тут же донесся приветственный вопль Чарли. Его родители улыбнулись.
— Ты не вышла к отъезду Каролины, — сказал Фиц.
— Головная боль была более, чем настоящей, если ты усматриваешь в ней предлог.
— Вовсе нет, — сказал он тоном удивления. — Я знал, куда ты отправилась и какой прием тебя ожидает. Сестры Чарльза поняли. Они тоже знают Джейн.
— Надеюсь, ты не думаешь, что я сожалею о том, что сказала Каролине, — жестким голосом сказала Элизабет. — Мое отвращение к этой… этому подобию женщины достигло зенита, и я больше видеть ее не могу. Собственно, не знаю почему, я не сделала этого давным-давно.
— Потому что это означало непростительное оскорбление.
— Порой толщина шкуры требует непростительного оскорбления! Ее самодовольство настолько монументально, что она считает себя совершенством.
— Я страшусь думать о том, что должен буду сказать Чарльзу, и щадить тебя не собираюсь.