Он достал из кармана бумажку и осторожно ее развернул. Там лежали два обгорелых кусочка ваты.
— Что это? — спросил я, догадавшись, что это такое, но еще не решаясь себе в этом признаться.
— Пыжи. Он выковырял патроны и забил гильзы ватой. Он стрелял холостыми патронами, крестный. Заведомо холостыми, а это значит, что он знал о налете.
— Не может быть…
— Вот тебе еще одно, правда, косвенное доказательство. Милиция тщательно подбирает гильзы от автоматов, но одну мне все же удалось спрятать в карман.
Он протянул мне автоматную гильзу. Я посмотрел маркировку. Это была гильза моего предприятия.
— Это моя гильза.
— Вот потому-то милиция их так старательно и собирает, — сказал Валера. — Они положат данные экспертизы в твое досье, крестный. Так, на всякий случай.
— Я поставляю автоматные патроны в армию, а не в торговую сеть. Это — не доказательство.
— Для суда. А для того чтобы прижать тебя?
Я задумался. В чем-то — а точнее, в той игре, которую крутили вокруг меня в нашей Глухомани, Валерий был прав. И еще я подумал об экспертизе печати, провести которую просил Сомова и заниматься которой подполковник явно не спешил. Взвесив все, я понял, что надо постараться упредить удар.
— Поехали к прокурору. К этому, новому, который пока еще роет, как говорят некоторые.
— Пожалуй, стоит, — сказал Валера, подумав. — Записки Метелькина брать?
— Записки Метелькина — наш боевой резерв, о них ни-кто не знает, ну и прокурору незачем знать. Будем говорить только о странностях налета на дискотеку.
Прокурор принял нас без всяких проволочек. Он и вправду либо старательно «копал», либо старательно прикидывался, но я склонялся к первому варианту.
— Уголовное дело мной возбуждено по факту вооруженного налета на дискотеку, — начал он чуть ли не в дверях. — Прослеживается версия московского следа. Криминальная разборка…
— Покажи ему, Валера, признание Вадика и свои находки…
Я довольно невежливо перебил прокурора. Уж очень мне не понравилась демонстрация борьбы за справедливость с уже подсказанным уклоном.
Валерий по-армейски четко и сдержанно доложил прокурору результаты своих расследований, не предъявляя никаких вещественных доказательств.
— Стрелял холостыми, говорите? — прищурился прокурор. — Ну, это еще доказать требуется. Если это вообще доказуемо.
Валерий молча выложил на стол один из обожженных пыжей. И пока прокурор рассматривал его, сказал:
— Нашел на ступеньках входа на дискотеку.
— Заактировано? — спросил прокурор.
— Нет. Милиционеры гильзы собирали, не хотел отвлекать.
— Н-да, — вздохнул прокурор, откинувшись на спинку стула. — Нет акта обнаружения — нет и доказательств. Хотя… — он почесал лысеющую голову. — Хотя, конечно. Учитывая признание свидетеля. Заставили задуматься. Серьезно задуматься.
И встал, протягивая руку через стол.
— Не смею задерживать. Будем разрабатывать и эту версию.
Мы вышли.
— Ничего он не будет разрабатывать, — вздохнул Валера. — Он будет искать возможность отбросить все наши доказательства.
— Вот тогда мы и обратимся в область, — сказал я. — Один пыж у нас все же имеется. Только Андрею об этом не проговорись.
Андрея в эти дни мы не видели. Дважды ездили к Кимам, ежедневно им звонили, но Андрей целыми днями пропадал в семье погибшей Светланы. Прощался с ней, рвал из сердца, занимался похоронами и дома практически не ночевал, появляясь очень поздно и уходя на рассвете. Катюша сказала, что он почернел, похудел и — изменился. Исчезла улыбка, выпятились скулы.
— Даже взгляд у него изменился, — рассказывала она. — Будто глаза навсегда высохли.
— Свадьбу они наметили, — тихо сказала Лидия Филипповна, беспрестанно вытирая слезы. — Светочка белое платье в ателье заказала. В понедельник примерка должна была быть…
Увидел я Андрея только на похоронах. Жертва ночной пальбы лежала в гробу в белом подвенечном платье. А на поминках, которые Андрей уговорил родителей погибшей Светланы устроить в кафе, улучил момент перемолвиться. Только слов у меня в этот самый момент не оказалось. Пропали куда-то все слова, и я просто обнял его и сказал:
— Держись. Ты теперь — опора семьи.
Он кивнул, поднял на меня безжизненные глаза.
— За отцом надо съездить.
— Давай. Когда скажешь.
— Скажу, когда с Федором о свидании договорюсь. А свидание — у тебя. Не возражаешь?
— Какие могут быть возражения.
Он опять кивнул. И уточнил:
— Для серьезного разговора при свидетелях. Пора точку ставить. Самое время точку поставить. Я позвоню тебе за сутки. Неплохо, если и Валерку позовешь. Два свидетеля лучше, чем один.
И пошел.
Я позвонил Валерию — он работал грузчиком, несмотря на протез, и дослужился до бригадира, — рассказал об Андрее и еще раз предупредил, чтобы он и намеком не обмолвился о том, что Федор стрелял холостыми именно тогда, когда убили Светлану.
— Ну, не круглый же я идиот, крестный.
Это свидание состоялось через три дня. Федор говорил горячо, не замолкая, а потому все его соболезнования и воспоминания о том, какой замечательной была Светлана, вы-глядели неприятно. Особенно для нас с Валерием, которые знали, насколько они фальшивы и неискренни. И понимали, что Федор не умолкает потому, что до ужаса боится Андрея.
Андрей долго, терпеливо и весьма хмуро слушал его, но в конце концов не выдержал:
— Не для этого собрались. Помолчи лучше.
Федор сразу осекся. Заискивающе улыбнулся, развел руками:
— Ну, извини.
— Я собрал всех только с одной целью, — сказал Андрей. — Ты, Федор, мне устроишь свидание с Зыковым. И как можно скорее.
— Слушай, ну как же я смогу? — Федор очень растерялся. — Ну, сам посуди, Андрей. Кто — он и кто — я.
— Ты устроишь свидание с Юрием Денисовичем Зыковым, — жестко повторил Андрей, и я понял, что он готов сорваться. — Я заплачу ему все проценты, если он даст слово, что не тронет отца. Я приеду к нему с долларами, а не с пистолетом, понял? А коли понял, то так ему и скажешь. И пусть сам выбирает место и время встречи, я не играю втемную. Я заплачу проценты за обещание не трогать больше отца. Отец расплатится овощами или деньгами с их продажи, если ему дадут возможность спокойно торговать на рынке.
— Но, Андрей, послушай…
— Нет, это ты послушай, — резко перебил Андрей. — Если не сделаешь, плохо будет тебе. Ты меня понял? Тебе, лично!