Он снова вздохнул, не отрывая от нее взгляда.

– Вот тебе и разгадка тайны, Верити Эштон. Сорайя – это ты. Врожденная чувственность и страсть к приключениям – это тоже ты. Верити нежна и добродетельна, а Сорайя – женщина, которая добивается своего без сожалений или страха. Эти две женщины соединились в тебе. Пока ты не признаешь этого, ты не нужна мне, как и себе самой.

– Чего вы хотите, Кайлмор? – неуверенно спросила Верити.

Был ли он прав? А если да, то что же ей делать?

Не глядя на нее, он говорил очень медленно и отчетливо:

– Я хочу, чтобы ты желала меня так, как я желаю тебя. Я хочу, чтобы ты пришла ко мне и сказала об этом. И чтобы доказала мне, что это правда.

Она была готова уступить ему в эту ночь, но не рассчитывала, что рискует последней крепостью, оставшейся в ее душе. Он был слишком требовательным и ненасытным.

– Вы просите слишком много, – прошептала Верити, потрясенная его требованиями.

– Да. Прошу, – сказал он и оставил ее одну в комнате, освещенной огнем камина.

Глава 17

На следующий день, сидя в залитом солнечным светом саду, Верити все еще размышляла над последними словами, которые, уходя, произнес герцог. Да и как она могла не думать об этом? Дождь, усиливавший ее страдания во время побега, давно прекратился. От пережитых в горах испытаний у нее болело все тело, и Верити чувствовала усталость после беспокойной ночи.

Кайлмор отсутствовал весь день. Что, как она убеждала себя, было благом.

Что она могла ему сказать? Особенно теперь, когда он хотел всего – ее сердца, ее души, ее тела. Больше, чем могла бы ему дать Верити.

Он слишком хорошо все понимал, черт побери. Каким-то образом он понимал игры, в которые она играла, чтобы не сойти с ума.

Когда ей было пятнадцать, она придумала Сорайю, которая могла совершать любые грехи, нарушать любые законы. Верити, кем она, в сущности, и была, оставалась такой же чистой и невинной, как в те дни, когда сидела и церкви со своими родителями-методистами.

Придуманный ею образ был хрупким. Но он помог ей выжить.

А теперь Кайлмор хотел соединить две половины ее натуры в одно целое. Более того, хотел, чтобы она предоставила это целое в полное его распоряжение.

Было ли это просто еще одним проявлением его мести?

Если она отдаст ему все, чего он хочет, а он с презрением оттолкнет ее, то она погибнет. Верити чувствовала это всем своим существом.

Она утратила Сорайю. Она утратила постоянную неприязнь к нему. Она утратила жажду свободы.

А что осталось? Верити даже не осмеливалась думать об этом.

В один из последних дней она простила его. Возможно, когда он рыдал в ее объятиях. Или когда слушал ее грустную историю и не осуждал.

Или, может быть, она окончательно простила его в ту минуту безысходности в кухне, перед побегом. В ту минуту, когда призналась себе, что их соединяет нечто большее, чем просто плотская страсть.

Без сомнения, к тому времени, когда он так яростно боролся за ее жизнь, она уже не ненавидела его.

Как она могла ненавидеть человека, который вел себя так, как будто без нее потеряет последнюю надежду на счастье? Там, на горе, в какое-то странное мгновение она поняла, что он с радостью поменялся бы с ней местами, если бы это спасло ей жизнь.

О, почему она вообще думала об этом? Разве она не хотела, чтобы он держался подальше от нее?

Но она не могла забыть, с каким видом он уходил прошлой ночью.

Он выглядел человеком, находившимся на грани своих сил. Она видела его в приступе плотских желаний, но сейчас это было что-то иное, неизмеримо более мощное.

Уже не впервые она подумала, перестанут ли они уничтожать друг друга до того, как закончится это состязание.

– Ох, миледи, день слишком хорош, чтобы грустить о чем-то. – Из-за угла дома вышел Хэмиш.

Великанов нигде не было видно. Очевидно, Кайлмор считал, что отбил у нее желание сбежать.

Она сумела улыбнуться старику. Преследовавшие ее страхи и сомнения сводили Верити с ума. Общество старика по крайней мере отвлечет ее.

– Странное место – эта долина. Вчера здесь было скверно. Сегодня – райский сад.

Хэмиш остановился перед нею, его ясные глаза внимательно смотрели на нее. Что же он видит? Никакой Сорайи, в этом не было сомнения. Он держался свободно, и впервые в его голосе звучали искренние, дружелюбные нотки.

– Да, это страна крайностей, – сказал он. – Как и люди, родившиеся здесь.

Верити уступила своему любопытству, молчаливый шотландец, казалось, был не прочь поговорить.

– К ним относится и герцог Кайлмор?

Хэмиш покачал седой головой.

– Нет, миледи. Наследники всегда рождаются в замке, там, дальше по берегу. А молодой Кайлмор вырос в этой долине.

Верити окинула взглядом безлюдную долину. Неподходящее место для воспитания одного из крупнейших землевладельцев королевства.

– А вы тогда были здесь?

– Да, я работал на его отца, шестого герцога. Маклиши всегда состояли на службе у Кинмерри.

– Я понимаю вашу преданность герцогу, – мягко сказала она.

Хэмиш бросил на нее острый взгляд.

– Сомневаюсь, что понимаете, миледи. Сомневаюсь. Джастин Кинмерри лучше, чем он хочет казаться.

Когда-то она бы презрительно рассмеялась над этими словами. Но последнее время герцог не вел себя как неисправимый негодяй, каким казался ей по дороге на север.

Свет и тьма боролись за господство в душе Кайлмора. Временами Верити бывала достаточно безумной, чтобы воображать, что свет окажется победителем.

«Ты упрямая слепая дурочка, – ругала она себя. – Он похитил и мучил тебя. Никогда не забывай об этом. Не совершай ошибки, воображая, что он своего рода герой, если спас тебе жизнь».

Верити прикусила губу. Неужели ей действительно хочется узнать о Кайлморе побольше? Она и так уже была в замешательстве. Сейчас ей нужны ясная голова и холодное сердце. Воспоминания преданного слуги о детстве герцога только совсем собьют ее с толку, напомнят, что Кайлмор – человек, а не чудовище, каким ей так хотелось его видеть.

Но заманчивая возможность что-то узнать у Хэмиша соблазнила ее.

Она ответила на пристальный взгляд старого шотландца таким же пристальным взглядом.

– Вы его так хорошо знаете, – сказала она.

– Да. Знаю его с детства. – Он указал на скамью. – Можно, я сяду с вами, миледи?

– Конечно, – кивнула она.