Я обернулся.
Она стояла на границе света и тени, и поначалу казалась совсем нереальной, но солнце все укорачивало и укорачивало тень, гнало прочь, пока, наконец, я не разглядел ее совершенно отчетливо.
— Тия, — прошептал я.
Она поглядела на меня своими огромными глазами. Косые солнечные лучи словно просвечивали ее насквозь и мне она показалась совсем бесплотной — легкая полупрозрачная фигурка, готовая вот — вот окончательно раствориться в воздухе.
Я стоял неподвижно, боясь пошевелиться. Понимание пришло ко мне — такое чистое и холодное, такое окончательное, что меня затрясло, точно я вышел из освещенной комнаты на мороз.
— Что же ты… — сказал я хрипло и осекся…
Позвать на помощь? Я вспомнил суровое факельное шествие, багровый свет на лицах и впервые осознал, какой страх скрывается за этой решимостью…
— Ты не знаешь… — сказал я, — Уходи отсюда… Пожалуйста, уходи. Они очень напуганы. Они убьют тебя.
Она рассеянно улыбнулась, точно это совсем ее не занимало. В серых глазах отражались верхушки гор.
— Но ведь это совсем не то, что они думают, Люк, — сказала она мягко, — все совсем не так…
— Может быть, — торопливо согласился я. — ты права… но тебе нельзя здесь оставаться. Они могут вернуться… Я не знаю, откуда ты пришла, но все равно — возвращайся туда, слышишь?
— Идем со мной, — тихонько сказала она.
Я замотал головой.
Она в последний раз поглядела на меня, улыбнулась и скользнула обратно в заросли. Я стоял столбом, как дурак, и смотрел ей вслед; солнце припекало все сильней, но меня по — прежнему бил озноб. Ветка у меня за спиной хрустнула — там кто — то стоял.
Я думаю, он был с пастухами — все подростки предпочитают болтаться на верхних пастбищах, да и старшие не возражают, потому что здесь от них есть хоть какой — то прок. Скорее всего, его отправили собрать хворост для костра и, когда он услышал голоса, он просто пошел на звук…
— С кем это ты разговариваешь, придурок? — спросил Тим, — сам с собой?
Я не ответил.
— Забавно, — сказал он, и попытался обойти меня на узкой тропке.
Я загородил ему дорогу, но он отпихнул меня.
— Эй! — окликнул он и раздвинул руками кусты.
Она обернулась и он отпрянул, точно от удара.
— Ах ты, черт! — сказал он, — это ведь…
Я схватил его за рукав куртки и дернул. Он, было, потерял равновесие, но удержался на ногах.
— Оставь ее в покое! — сказал я, — оставь, слышишь ты!
Он рванулся и высвободился.
— Кого ты защищаешь? Кого ты защищаешь, урод?
Он набрал в легкие побольше воздуху, но крикнуть не успел — я подскочил к нему и охватил сзади, зажимая рот. Мы стали бороться — молча; он — потому, что я не давал ему крикнуть, я — потому, что, опасаясь быть услышанным, не издал ни звука, несмотря на то, что он вцепился зубами мне в руку. Я почти ничего не соображал — понимал только, что если я его выпущу, он тут же позовет старших, и что они сделают с ней, Господь знает. Потом это куда — то ушло, словно я получил какой — то тайный сигнал — с ней все в порядке, ее здесь нет; теперь меня больше тревожило то, что они могут сделать со мной.
Я и рад был бы отступить, но все уже слишком далеко зашло.
Он не ожидал такого отпора и пришел в ярость — теперь он навалился на меня, выкручивая мне руку, а я отбивался — слепо, отчаянно, багровая пелена застилала мне глаза. Я даже не пытался вырваться, чтобы освободиться и убежать, я в слепой ярости бессильно колотил его кулаком по спине, по голове, другой рукой пытаясь найти точку опоры, зацепиться за корень, за выбоину, пока пальцы мои не наткнулись на камень и не обхватили его. Лежа ничком на земле, я размахнулся и ударил, почувствовав, что острая грань камня встретила лишь слабое сопротивление, погрузившись во что — то мягкое. Хватка моего противника внезапно ослабела.
Я перекатился на живот и, сбросив с себя тяжелое тело, приподнялся на четвереньки — ноги меня не держали. По прежнему оставаясь на четвереньках, я подполз к нему. Ярость ушла, и черты его разгладились. В глазах отражалось небо.
На какое — то время я застыл неподвижно, напряженно вглядываясь в его лицо. Потом, всхлипывая, поднялся на ноги. У меня было странное ощущение, что все это происходит не со мной — словно я заблудился в каком — то дурном сне.
Именно это ощущение полной нереальности помогло мне окончательно не свихнуться и не потерять голову — я взглядом отыскал самую глубокую расселину и, подтащив тело к обрыву, спустил его туда. Потом изо всей силы уперся в нависшую над обрывом глыбу и толкнул. Наконец, мне удалось раскачать тяжелый камень, и он покатился вслед за телом, волоча за собой шлейф пыли и увлекая множество других камней — помельче.
Еще несколько таких же усилий и тело скрылось под грудой валунов, а я, находясь все в том же странном полусне, кое — как разровнял истоптанную землю, уничтожив следы драки.
Только покончив со всем этим, я стал медленно осознавать случившееся и мне стало по — настоящему страшно.
— Что же это такое? — пробормотал я в пустоту, — ведь я не хотел. Я просто хотел его остановить…
Возбуждение, вызванное схваткой, прошло, и я — опустошенный, на подгибающихся ногах, побрел вниз. Шел я медленно, часто останавливался, а один раз даже забылся чем — то вроде сна, забившись в какую — то расселину, потому что решил дождаться сумерек. У меня достало ума не позабыть на месте драки свою сумку, а, перебираясь через ручей, отмыть грязь с синяков и ссадин и привести в порядок одежду, но все равно — выглядел я ужасно. Любой первый встречный, если он только не полный идиот, сразу заметит неладное и спросит, что это такое со мной стряслось — и тогда мне уже не отвертеться.
Я почти ожидал этого разоблачения, потому что обрушившееся на меня чувство вины было таким невыносимым, что сознание отказывалось принять его полностью. Однако, это сомнительное утешение меня миновало — никому не было дела до того, как я выгляжу. Едва лишь подойдя к летней стоянке, я увидел, что она бурлит, точно развороченный муравейник.
Люди бежали мне навстречу, не обращая на меня ровно никакого внимания. Лица у них были одновременно испуганные и полные радостного ожидания — словно им предстояло небывалое, но несколько опасное развлечение. Какое — то время я просто хлопал глазами, когда мимо меня в очередной раз на полном ходу проносился кто — то, но потом развернулся и тоже побежал, как это обычно и бывает — возбуждение толпы передалось и мне. Потом вдруг сердце у меня на миг сбилось с ритма — я решил, что они все — таки нашли ее.
И лишь оказавшись в самой гуще событий, с облегчением понял, что ошибся.
Сперва я увидел шевелящуюся кучу — все, беспорядочно размахивая руками, сгрудились вокруг какого — то невидимого мне общего центра. Младшие, не в состоянии протиснуться внутрь, возбужденно скакали у границы этой бурлящей массы.