– А может, нам первой допросить эту Ишрак? А потом заставить ее постоять за дверью, пока аббатиса на наши вопросы отвечать будет? – предложил Пьетро. – Тогда они уж точно не сговорятся.
– Сговорятся насчет чего? – нетерпеливо спросил Лука.
– В том-то все и дело, – сказал Пьетро. – Мы ведь не знаем, чем они тут занимаются.
– Сговорятся. – Фрейзе осторожно повторил это слово. – Сго-во-рят-ся. Надо же, до чего некоторые слова способны любого человека сразу виноватым сделать!
– Ты лучше помолчи и сходи за этой рабыней, – велел ему Лука. – Следователь тут вовсе не ты, а тебе положено мне, твоему господину, прислуживать. Веди ее сюда побыстрей да постарайся сделать так, чтобы она ни с кем по пути сюда не разговаривала.
Фрейзе, обогнув дом, подошел к дверям кухни аббатисы и попросил позвать служанку Ишрак. Та вскоре явилась, с ног до головы закутанная в покрывало, точно жительница Сахары; на ней была длинная черная рубаха и черные шаровары, а легкое черное покрывало, наброшенное на голову, закреплялось так, что скрывало всю нижнюю половину лица. Фрейзе сумел разглядеть только ее босые ступни – на одном пальце поблескивало серебряное кольцо – и темные загадочные глаза, в упор смотревшие на него в щель между складками покрывала. Фрейзе ободряюще улыбнулся, но девушка никак на его улыбку не отреагировала, и они в полном молчании направились в комнату следователя. Затем Ишрак, по-прежнему не говоря ни слова, уселась перед Лукой и братом Пьетро.
– Значит, тебя зовут Ишрак? – спросил у нее Лука.
– Я не говорю по-итальянски, – тут же заявила она на чистейшем итальянском языке.
– Но ты же сейчас именно по-итальянски мне отвечаешь!
Она покачала головой и повторила:
– Я не говорю по-итальянски.
– Твое имя Ишрак? – спросил Лука уже по-французски.
– Я не говорю по-французски, – ответила она по-французски и без малейшего акцента.
– Твое имя Ишрак? – спросил Лука на латыни.
– Да, – ответила она на латыни, – но я не говорю на латыни.
– На каком же языке ты говоришь?
– Ни на каком.
Лука понял, что ситуация патовая, и наклонился к ней, внимательно на нее глядя и стараясь держаться как можно авторитетнее.
– Послушай, женщина: меня отправил сюда сам святой отец, приказав мне произвести расследование тех странных событий, которые имели место у вас в монастыре, и прислать ему подробный отчет. Ты бы лучше отвечала на мои вопросы, иначе почувствуешь не только мое неудовольствие, но и гнев папы римского.
Она равнодушно пожала плечами и заявила на латыни:
– А я немая. И потом, для тебя он, может, и святой отец, но для меня-то нет.
– Ты совершенно определенно не немая, – вмешался брат Пьетро. – И совершенно определенно знаешь несколько языков.
Ишрак повернулась к нему, одарила его чрезвычайно дерзким взглядом, покачала головой и снова отвернулась.
– Ты же как-то разговариваешь с госпожой аббатисой? – спросил Пьетро.
В ответ – молчание.
– Не перегибай палку! У нас хватит власти и возможностей, чтобы заставить тебя говорить, – сурово предупредил он ее.
Она потупилась, скрыв глаза под длинными ресницами, но когда снова подняла их и посмотрела на Луку, тот увидел в уголках ее темных глаз лучики насмешливых морщинок и понял: да ведь она едва сдерживается, чтобы во весь голос не расхохотаться!
– Я не говорю ни на одном языке, – повторила она. – И вряд ли вы имеете власть надо мною.
Лука побагровел, как всякий вспыльчивый юноша, который подвергся насмешкам, да еще и со стороны женщины.
– Убирайся! – бросил он в гневе.
В дверях тут же возникла длинная физиономия Фрейзе, и Лука сердито рявкнул:
– Пошли за госпожой аббатисой! А эту «немую» особу запри в соседней комнате и никого к ней не пускай!
* * *
Изольда, переступая порог их комнаты, так низко опустила на лицо капюшон своего плаща, что полностью скрылась в густой тени; руки она спрятала в просторных рукавах; лишь ее изящные белые ступни в простых сандалиях слегка выглядывали из-под подола. Лука совершенно не к месту отметил про себя, что пальчики у нее на ногах порозовели от холода, а подъем очень высокий и красивый.
– Входи, сестра моя, – сказал ей Лука, стараясь вновь придать себе авторитетный вид. – Прошу тебя, садись за стол напротив меня.
Она села, но капюшон не откинула, и Лука то и дело невольно склонял голову, пытаясь заглянуть под этот капюшон и увидеть ее лицо. Пока что ему удалось рассмотреть только округлые очертания изящного подбородка и решительно сжатые губы. Верхняя же часть ее лица оставалась по-прежнему невидимой.
– Не угодно ли тебе снять с головы капюшон, госпожа моя? – учтиво обратился к ней Лука.
– Я предпочла бы этого не делать.
– А вот сестра Урсула только что беседовала с нами, не закрывая лица.
– Меня заставили поклясться, что я буду избегать общества мужчин, – холодно ответила аббатиса. – Мне приказали вечно оставаться в этой святой обители и запретили встречаться или беседовать с мужчинами; мне разрешено лишь иногда кратко обмениваться с ними приветствиями во время мимолетных встреч. Я подчинилась тем обетам, которые меня вынудили принести. Да, я сделала это не по собственной воле, принести обеты меня заставила церковь, но ты, представитель этой церкви, должен быть доволен моим послушанием.
Брат Пьетро собрал свои бумаги и приготовился писать, но пока что перо его без движения висело в воздухе.
– Быть может, сестра моя, ты расскажешь нам, при каких обстоятельствах ты была вынуждена поступить в монастырь? – спросил Лука.
– Они достаточно хорошо известны, – сказала аббатиса. – Три с половиной месяца назад скончался мой отец. Свой замок и все владения он оставил моему брату, который и стал их новым хозяином, что вполне законно. Мать моя умерла уже давно. Мне отец не оставил ничего, кроме выбора: либо выйти замуж за названного им человека, либо уйти в монастырь. Выйти замуж я отказалась, и мой брат, нынешний дон Лукретили, согласился с моим решением и оказал мне великую милость, поместив под защиту этого монастыря. Прибыв сюда, я вскоре принесла святые обеты и заняла пост настоятельницы.
– Сколько же тебе лет, сестра моя?
– Семнадцать.
– Но ведь в семнадцать лет слишком рано, пожалуй, становиться настоятельницей монастыря?
Полускрытые в тени, губы ее дрогнули в неуверенной улыбке.
– Не рано – если основал этот монастырь твой дед, а твой родной брат ныне является его единственным покровителем. Дон Лукретили может назначить аббатисой кого захочет.