Лука растерянно посмотрел на Фрейзе.
– Ты что говоришь?
– Да ничего, я же просто шучу…
– Но это, вполне возможно, вовсе не шутка. Что, если она действительно обнаружила здесь золото, как это только что сделал ты, а потом заставила монахинь на себя работать? А потом представила дело так, словно ее монастырь наказан за какие-то грехи и приходить туда небезопасно, вот люди и перестали туда приходить, потому что нельзя верить молитвам обезумевших монахинь, а значит…
– А значит, за руку ее никто не схватит и вскоре, даже оставаясь настоятельницей монастыря, она снова сможет жить, как знатная дама, – закончил за него Фрейзе. – И будет счастлива, целыми днями купаясь в золотой пыли.
– Вот проклятье! – со злостью выругался Лука. Они с Фрейзе еще некоторое время постояли молча, глядя на разостланные в ручье шерстяные очески. Потом Лука, так и не сказав ни слова, вскочил на коня и, ударив его пятками в бока, пустил галопом, постепенно осознавая, насколько он потрясен увиденным и сколь серьезно преступление, совершаемое обитательницами женского монастыря во главе с госпожой аббатисой. Ее поведение он воспринимал как личную обиду – ведь он-то решил, что может хоть чем-то помочь ей! А ведь его искреннее обещание помочь для нее ровным счетом ничего не значило! Ей, собственно, от него ничего и не требовалось – только чтобы он полностью поверил в рассказанную ею трогательную историю. – Проклятье! – снова выругался он.
Говорить им было не о чем: Фрейзе только головой качал, сожалея о том, что воображаемое богатство от него ускользнуло, а Лука бесился, чувствуя себя последним дураком, которого обвели вокруг пальца. Когда впереди показался монастырь, Лука, натянув поводья, попридержал лошадь и, когда Фрейзе с ним поравнялся, спросил:
– Ты действительно думаешь, что это она все затеяла? Мне-то показалось, что она – самая несчастная женщина на свете. Она до сих пор оплакивает покойного отца – и это искреннее горе, я совершенно уверен. Но если она, глядя мне в глаза, лгала, если просто выдумала всю эту душещипательную историю… Неужели она способна на такую подлость? Неужели она была нечестна со мной? Как ты думаешь? Я, например, этого совершенно не почувствовал.
– А может, она ничего и не знает? – предположил Фрейзе. – Может, все это делается у нее за спиной? Хотя внезапно возникшее среди монахинь безумие – отличный способ всех держать от монастыря подальше. Но если предположить, что аббатисе ничего не известно о том, что именно вызвало это безумие… В общем, для начала надо бы выяснить, кому из торговцев они сбывают золотую пыль. А уж оттуда цепочка приведет и к тому, кто на этом себе состояние делает. А еще хорошо бы узнать, давно ли они этим занимаются. Может, все началось задолго до того, как тут новая аббатиса появилась.
Лука кивнул.
– Но ты пока брату Пьетро ничего не говори, – предупредил он.
– Вот еще, стану я этому шпиону докладывать! – весело заверил его Фрейзе.
– Сегодня ночью мы попробуем потихоньку пробраться в их кладовые и выяснить, нет ли там каких-нибудь свидетельств преступного промысла. Может, нам сушащиеся очески там найти удастся или даже какое-то количество золота.
– А что, и проберемся. Можно особенно не стараться: у меня и ключ от кладовых имеется.
– Где ж ты его раздобыл?
Но Фрейзе лишь хитро усмехнулся:
– А откуда, как по-твоему, у нас к обеду было такое великолепное вино?
Лука не стал допытываться, только головой покачал, глядя на своего слугу, и тихо сказал:
– Ладно, встретимся ночью, в два часа.
И они поехали дальше, а следом за ними бесшумно двинулась Ишрак; шаги ее полностью заглушал шелест листвы на ветру.
* * *
Изольда лежала в постели и, точно пленница, была привязана к четырем столбикам балдахина за ноги и за руки. Ишрак заботливо укрыла ее одеялом, аккуратно его разгладила и со всех сторон подоткнула.
– До чего же я ненавижу, когда приходится тебя вот так привязывать! – с отвращением сказала она. – Это становится просто невыносимым, Изольда! Ради бога, давай наконец покинем это место. Ты только скажи, что нужно, и я все сделаю. Не могу же я каждый вечер привязывать тебя к кровати, точно какую-то безумицу.
– Я понимаю, как тебе это неприятно, – ответила Изольда, – но рисковать не могу: вдруг я снова начну ходить во сне? Мне этого не вынести. Я не допущу, чтобы и меня охватило безумие. Я не желаю бродить по ночам, точно лунатик, и не хочу снова кричать во сне, потому что мне привиделось нечто ужасное. Но учти, Ишрак: если я сойду с ума, если я действительно сойду с ума, тебе придется меня убить. Это станет последней каплей. Такого, повторяю, мне не вынести.
Ишрак склонилась к подруге и прижалась своей смуглой щекой к ее бледной щеке.
– Этого я никогда сделать не смогу. Нет, не смогу. Но мы станем бороться, и мы обязательно их победим!
– А как быть с этим следователем?
– Он беседует со всеми сестрами по очереди и уже успел довольно много узнать. Даже чересчур много. Его отчет попросту уничтожит аббатство, а вместе с аббатством и твое доброе имя. Все, о чем ему рассказывают монахини, ставится в вину нам с тобой; они постоянно упоминают твое имя и отождествляют начало здешних бед с моментом нашего появления в монастыре. Нам нужно как-то перехватить инициативу. Нам нужно остановить его.
– Остановить? – переспросила Изольда, испуганно глядя на решительное лицо Ишрак.
Та с мрачным видом кивнула.
– Да. Непременно остановить – тем или иным способом. Любым. Мы должны пойти на все, но только прекратить это расследование.
* * *
Взошла луна, точнее, пол-луны, да и небо скрывала пелена легких облачков, так что света было маловато, когда Лука осторожно пересекал вымощенный булыжником двор монастыря. Впереди из густой тени выступил знакомый силуэт Фрейзе с ключом наготове, заранее смазанным маслом, чтобы не производить ни малейшего шума. Ключ бесшумно повернулся в замке, и дверь с легким скрипом отворилась. Лука и Фрейзе замерли на месте, услышав этот скрип, но все узкие окна, выходившие во двор, остались темны, и лишь в окне госпожи аббатисы по-прежнему горела свеча. Впрочем, если не считать мерцающего огонька этой свечи, никаких иных признаков того, что аббатиса бодрствует, не было.
Выждав немного, молодые люди проскользнули в кладовую и осторожно прикрыли за собой дверь. Фрейзе высек кремнем искру и, раздув пламя, зажег тонкую свечу, которую вытащил из кармана; они огляделись.
– Вино вон там, – указал Фрейзе на солидную решетку. – Ключ прячут высоко на стенном выступе, где его любой дурак найти может; можно сказать, это почти что приглашение. Между прочим, они тут собственное вино делают. И пиво тоже здесь варят, оно вон там. А продукты в этом углу. – Он указал на мешки с пшеницей, рожью и рисом. Под потолком висели копченые окорока, завернутые в льняную ткань, а вдоль холодной внешней стены тянулись полки, заваленные круглыми сырами.