– Сестру Урсулу? – быстро спросила Изольда.
– Сестра Урсула умерла, – сказал Лука, но ничем эти слова не пояснил. – А теперь займись-ка обедом, а потом расскажешь мне все, что тебе известно.
Изольда еще немного поела, затем взяла кусок хлеба, и брат Пьетро положил на него немного говяжьего рагу. Сам же он с обедом уже покончил и, готовясь записывать, обмакнул перо в чернильницу.
– Когда я прибыла в аббатство, я горько оплакивала своего отца и одновременно всей душой противилась его предсмертной воле, – честно призналась Изольда. – Ишрак, разумеется, последовала за мной – мы никогда с ней не расставались, с тех пор как мой отец привез их с матерью из Святой земли.
– Она твоя рабыня? – спросил брат Пьетро.
Изольда с горячностью помотала головой:
– Нет, она свободный человек! Просто из-за ее арабского происхождения всем кажется, что она обязательно должна быть моей рабыней. Но это не так. Мой отец весьма чтил и уважал ее мать, а когда она умерла, он похоронил ее по-христиански. Ишрак тогда всего семь лет было. Ишрак всегда оставалась свободной, как и ее мать.
– Более свободной, чем ты? – спросил Лука и заметил, как вспыхнули ее щеки.
– Да, похоже, что так, – призналась она. – Ибо я, связанная волей покойного отца, вынуждена была против собственного желания отправиться в монастырь. Впрочем, теперь я лишилась и своей должности аббатисы, и даже места в этом монастыре. Теперь я – преступница, и меня разыскивают власти!
– Что вы делали с телом сестры Августы?
Изольда наклонилась над столом, приблизив лицо к Луке и буквально вперив в него взгляд синих глаз. В эту минуту Лука мог бы поклясться, что она говорит правду.
– Ишрак училась в Испании у мавританских врачей. Мой отец возил нас обеих к испанскому двору, когда там понадобились его советы по организации нового крестового похода. Ишрак потом осталась там учиться у одного из величайших врачей современности; она изучала разные травы, в том числе и ядовитые, способные и одурманить человека, и убить его. Мы с ней давно подозревали, что монахинь кто-то пичкает подобным зельем. Кроме того, мне и самой снились совершенно невероятные сны, сущие кошмары, а просыпалась я с кровоточащими ранами на руках…
– У тебя тоже появлялись на руках стигматы? – прервал ее Лука.
– Мне так казалось, – сказала она, сразу помрачнев при воспоминании об этом. – И сперва я очень растерялась. Я решила, что эти отметины настоящие, что это просто чудо, хоть мне и было очень больно.
– Так это ты приходила ночью ко мне в комнату и показывала свои руки?
Она молча кивнула.
– В этом же нет ничего постыдного, – попытался ласково успокоить ее Лука.
– Но у меня такое ощущение, будто это страшный грех, – тихо возразила она. – Это ужасно, когда во сне у тебя появляются такие же раны, как у Господа нашего, и ты просыпаешься с растревоженной душой, потому что тебе снилось, как ты бежала, пронзительно кричала…
– И ты решила, что эти страшные сны связаны с воздействием ягод белладонны?
– Да. Ишрак тоже так считала. Она была почти уверена, что их дают всем монахиням. Сама Ишрак никогда в трапезной не ела, она питалась со слугами, и у нее никогда не бывало таких снов. И ни у кого из слуг тоже. Только у тех сестер, которые ели в трапезной, в частности тамошний хлеб. А когда сестра Августа столь внезапно скончалась во сне, Ишрак догадалась, что сердце ее перестало биться из-за длительного воздействия яда; она знала, что он накапливается в теле человека и, если принимать его постоянно даже в небольших количествах, он в итоге тебя убьет. Вот мы и решили вскрыть тело сестры Августы и поискать у нее в желудке ягоды белладонны.
Брат Пьетро перестал писать и прикрыл глаза рукой, словно перед ним вновь встало жуткое видение: две молодые женщины, обнаженные руки которых по локоть выпачканы кровью, потрошат мертвеца.
– Это очень большой грех – прикасаться к мертвому телу, – внушительно заявил Лука. – А вскрывать труп – это к тому же тяжкое преступление.
– Но для Ишрак это вовсе не грех и не преступление! – тут же бросилась на защиту подруги Изольда. – Она не нашей веры, она не верит в воскресение мертвых. Для нее это вскрытие было не бóльшим грехом, чем решение вопроса о том, от чего умерло то или иное животное. Ведь врачи часто вскрывают тела мертвых животных, выясняя причину их смерти. Вы ни в чем не сможете ее обвинить, кроме того, что она практикует медицинское искусство.
– Но для тебя это был большой грех, – стоял на своем Лука. – Действо, по-моему, совершенно богомерзкое. Как могла ты – юная благородная девица – заниматься такими вещами?
Она покаянно склонила голову.
– Да, для меня это был большой грех. Но я понимала, что сделать это необходимо. И я ни за что не позволила бы Ишрак заниматься всем в одиночку. Я полагала, что должна… – Она помолчала. – Я полагала, что должна быть мужественной. Ведь я из знатного рода Лукретили. Я считала, что должна быть достойна того имени, которое ношу. И ведь мы действительно нашли в желудке у сестры Августы ягоды белладонны! Они выглядели как маленькие темные комочки. – Изольда сунула руку в карман платья и вытащила оттуда несколько твердых темных комочков, похожих на зерна перца. – Вот что мы обнаружили. Это доказательство того, что мы не зря отправились тогда в мертвецкую!
Лука колебался.
– И эти… штучки вы извлекли из живота мертвой монахини? – с некоторым недоверием спросил он.
Изольда кивнула.
– Да. Нам пришлось для этого вскрыть ее тело, но сделать это было совершенно необходимо. Как еще можно было доказать, что монахинь постоянно пичкали ядовитыми ягодами?
Лука осторожно взял смертоносные ягоды и быстро передал их брату Пьетро.
– Так ты знала, что сестра Урсула – пособница твоего брата? – спросил он у Изольды.
Та печально кивнула.
– Да, я знала, что между ними что-то есть, но никогда их ни о чем не спрашивала. Мне, конечно, надо было воспользоваться своей властью и потребовать от нее ответа, надо было выяснить правду – я ведь всегда чувствовала, что она… – Голос ее сорвался. – Но наверняка я ничего не знала. И своими глазами ничего не видела. Но я чувствовала, что они…
– Что они?
– Что они, по всей вероятности, любовники, – еле слышно договорила она. – Но я все думала: неужели такое возможно? Или, может, я просто это себе вообразила из ревности? Или из зависти к ее красоте?
– Как ты, монахиня, вообще можешь говорить такие вещи? Да еще о своей сестре по ордену?
Изольда пожала плечами.
– Мне порой приходят на ум такие вещи… Я, можно сказать, вижу их или даже чувствую их запах… Впрочем, видны они не особенно четко, а другие люди их попросту либо не замечают, либо не считают достаточно очевидными… Но в данном случае я отчетливо понимала: сестра Урсула принадлежит моему брату, как… его вещь, как его собственная рубашка…