Не без труда им с Августом удалось остановить артиллериста. Добраницкий стал доказывать, что паука больше нет, он его растоптал, но вернуться к выходу из замка нашим друзьям не удалось. Погоня шла по пятам. Щелкнуло несколько выстрелов, однако, по счастью, ни одна пуля не угодила в цель.
– В погреб, – крикнул Балабуха, – в погребе отсидимся!
Друзья бросились в погреб, быстро закрыли массивную, окованную железом дверь и заперли ее на засовы.
– Так, а теперь куда? – спросил Владимир, озираясь. – Тут нет другого выхода?
– Сейчас посмотрим, – отозвался Август. – Фонарь, к счастью, тут имеется, и на том спасибо.
– Интересно, – рассуждал Владимир, обследуя погреб, – кто это пришел к нам на помощь? Ну, тот, кто спрятался в рыцаре?
– Понятия не имею, – проворчал гигант.
Втроем друзья осмотрели погреб и, к своему огорчению, убедились, что вход в него только один. В запертую дверь тем временем стучали прикладами и ногами их противники.
– Эге, да тут вино! – обрадовался Август. Он снял с полки одну бутылку, извлек откуда-то штопор, раскупорил ее и стал пить. – А вино-то ничего! Не хуже бордо!
– Что-то они перестали стучать, – обеспокоенно заметил Владимир.
– Потому что бесполезно, – хладнокровно отозвался Балабуха. – Такую дверь можно пробить только артиллерийским снарядом, а откуда у них пушка?
– Жаль, закусить нечем, – посетовал Август, приканчивая бутылку.
Офицеры обернулись и укоризненно посмотрели на него.
– А что? – удивился он.
Из-за запертой двери донесся насмешливый голос Ферзена:
– Ну, как вы там себя чувствуете, господа?
– Прекрасно! – крикнул в ответ Владимир. – Как ваша голова, сударь? Мне было бы искренне жаль, если бы она пострадала!
Ему показалось, что гусар по ту сторону двери злобно заскрежетал зубами.
– Ничего! – прокричал Ферзен. – Вы недолго тут просидите, я уже принял кое-какие меры! Вы, конечно, ловкачи, только вот сведения, которые вам удалось раздобыть, вы все равно унесете с собой в могилу! Разрешите откланяться, господа, и всего доброго!
– По-моему, этот подлец что-то затевает, – буркнул Балабуха. Однако наступила тишина, и в погребе было только слышно, как тяжело дышит артиллерист да где-то в углу капает вода.
– Скажи, Август, – обратился Владимир к их спутнику, – а этот Павел Бородин… Он действительно шулер? И это он тебя избил, обвинив в плутовстве?
Добраницкий молча кивнул.
– Я не знаю, на что они рассчитывают, – сказал он. – Наверняка не я один знаю его как отъявленного плута.
– Послушай, Август, – вмешался Балабуха. – Скажи мне лучше вот что: ты точно не шпион? Потому что эта история с Сотниковым…
– Антон, – вспыхнул Добраницкий, – я никакой не шпион! Ясно вам?
– А что же ты все время нам помогаешь, а? – наседал на него Владимир. – Или, может, тебе просто приказали за нами приглядывать?
Август вытаращил глаза.
– Приказали – мне? Клянусь, господа… Я помогаю вам потому, что вы мои друзья! И никакого секрета тут нет!
– А ты еще удивлялся, с чего это он так чисто говорит по-русски, – обратился Балабуха к Гиацинтову. – Помнишь, даже его появление в первый раз показалось тебе странным! А вот если бы он был нашим, так сказать, соратником…
– Господа, – возмутился Август, – я – Август Добраницкий, и точка! Никакого Сотникова я не знаю… и вообще я думаю, что это он сидел внутри рыцаря, который пришел нам на выручку!
– А я вот не понимаю, какой тебе расчет нам помогать, – устало промолвил Владимир. – Ты же наверняка слышал, что они обещали. Они собираются Польшу освободить, между прочим…
– Учитывая планы этих людей, я бы не стал доверять их обещаниям, – отозвался Август. – Это во-первых. Во-вторых, одно присутствие на их стороне моей бывшей невесты… – Он умолк и выразительно скривился. – Ну и, наконец, третья причина.
– Что за причина? – заинтересовался Балабуха.
– А третья причина такая: свобода не дарится, как ярмарочный пряник, – твердо проговорил поляк. – Настоящая свобода завоевывается потом и кровью, с оружием в руках. Наша страна стала игрушкой европейских держав, потому что в какой-то момент у нас не хватило духу отстоять свою независимость. А ведь когда-то мы тоже вершили историю, и Марина [14] едва не стала вашей царицей, а Владислав [15] – царем. Но все меняется, и однажды мы, разделенные на три страны, сплотимся, потому что до нас наконец-то дойдет, что настоящая свобода – вовсе не миф и что ее не заменит даже относительно сытое и безбедное существование. Так что, господа, не обессудьте, но если поднимется новый Костюшко [16] и призовет всех поляков защищать свою родину, я буду на его стороне. Но я не могу быть на стороне шулера и делать вид, будто верю в его притязания на российский престол. Это же смешно, поймите!
– Август, – промолвил после паузы Владимир, – я давно хотел тебе это сказать, но… Ты молодец.
– Надеюсь, вы на меня не сердитесь, – примирительно добавил Август. – Я хорошо к вам отношусь, честно! Но если мне придется сражаться за свободу моей страны, я пойду сражаться. И мне искренне жаль, что мы никогда не сможем быть на одной стороне.
– Но это не помешает нам остаться друзьями, верно? – проворчал Балабуха. – Пока сражение еще не началось…
– Антон! – внезапно сказал Владимир, и гигант удивленно взглянул на него. – Помолчи.
Все трое умолкли и прислушались.
– Я ничего не слышу, – наконец признался Добраницкий.
– Я тоже, – сказал Балабуха. – Только какое-то бульканье… у Августа в животе, что ли?
– У меня? – вскинулся Добраницкий. – Да это у тебя в брюхе бурчит!
– Нет, вы оба не правы, – медленно сказал Владимир. – И вовсе это не бульканье, а плеск… Плеск воды.
И тут большая бочка, стоявшая у стены, с грохотом лопнула. Куски досок полетели в разные стороны.
За бочкой в стене открылась большущая дыра. И в эту-то дыру широким потоком устремилась вода.
Потоп. – Спасение утопающих – дело рук самих утопающих, а также их смекалки. – Карета феи.
– Вода! – завопил Август. – Откуда тут вода?
– Не знаю! – крикнул Владимир. – Наверное, они привели в действие какой-нибудь потайной механизм! Ведь Дунай совсем рядом!