— Вы знаете, мне даже жаль Чернышеву, — призналась Аркадия Самойловна, — она так здорово держится.
— Так решили психологи, — недовольно заметил генерал, — из нее не получится хорошего разведчика.
— Это странно, — призналась Аркадия Самойловна. — Я ведь здесь работаю уже много лет. Мне казалось, что она как раз подходит нам больше всех остальных. Немного характер был дерзкий, но девочка умная, толковая.
— Видимо, характер и сказался. — Генерал видел, как Чернышева собирала свои вещи. Яковлева, напротив, сидела в полной прострации на своей кровати.
— Помогите Яковлевой, — попросил он Аркадию Самойловну, отключая микрофоны.
Через полчаса женщины вышли во двор со своими чемоданами.
— Они нам не разрешат попрощаться с девочками? — спросила Яковлева. Глаза у нее были красные.
— Не знаю, — сквозь зубы ответила Марина, — может, и не разрешат.
К ним вышли Зотов и Аркадия Самойловна.
— Вас посадят на поезд, — сказал полковник, — в Москве явитесь по известному вам адресу, доложите, что прибыли в их распоряжение. Все ясно?
— Ясно, — за свою подругу и за себя ответила Чернышева.
— Поедете в разных вагонах, — хмуро добавил полковник, — и на вокзале, если даже увидите друг друга, не подходите с расспросами. Вы офицеры КГБ, не забывайте об этом. Просто теперь вас будут использовать несколько по другому направлению.
Подошла машина. Это был обычный крытый грузовик. Пожилой прапорщик-водитель поднял их чемоданы в кузов.
— До свидания, — сухо сказала Аркадия Самойловна.
— До свидания, — также без эмоций произнесла Чернышева и первой полезла в грузовик. Таня всхлипнула, кивнула всем и полезла следом. Когда машина выехала со двора и дежурный офицер бросился закрывать ворота, Марина чуть нахмурилась. Она не думала, что все может закончиться так. Но всю дорогу до вокзала молчала. На вокзале строгий прапорщик выдал им билеты в разные вагоны и даже не помог нести чемоданы. Марине пришлось тащить свой тяжелый чемодан одной. На вокзале маленького городка не было привычных столичному жителю носильщиков.
Она вошла в вагон. К ее удивлению, место у нее оказалось в купе, где, кроме нее, уже сидела какая-то семья — отец, мать и их любознательный сын-пионер. Марина еще умудрилась поднять свой чемодан наверх, переговорить с будущими соседями по купе и выйти в туалет. И только запершись там, она расплакалась. Это был какой-то выстраданный плач, короткий и злой, будто прорвавшийся внезапно гнойный чирей, за которым обычно идет кровь. Проплакав так полминуты, она наконец успокоилась, вымыла лицо, вытирая его полотенцем до боли.
Вечером соседи вышли, и вместо них в вагон сели двое молодых ребят и одна девушка. Шумная компания праздновала защиту кандидатской диссертации, и ребята весело обсуждали подробности поведения диссертанта и его оппонентов. Марина поневоле втянулась в дискуссию. Поздно вечером она снова вышла в тамбур постоять у раскрытого окна. Мимо мелькали огни. Она стояла так минут двадцать, пока не почувствовала, что рядом с ней стоит незнакомец. Просто стоит и курит, также глядя в окно. Она обернулась к нему.
— Вы Чернышева? — спокойно спросил мужчина.
— Да. — Она не удивилась, откуда он знает ее фамилию. Просто привычно ответила утвердительно.
— Сейчас вы сойдете на станции, — сказал незнакомец, — так нужно.
— Хорошо. — Она ни о чем не стала расспрашивать. Просто вернулась в свое купе и быстро собрала вещи. Через пятнадцать минут она вышла на пустынной станции. Когда поезд ушел, она вдруг обнаружила, что стоит на перроне совсем одна. Марина удивленно оглянулась, и в этот момент в нескольких метрах от нее остановился автомобиль.
— Вы Чернышева? — спросил другой незнакомец. Даже не спросил, а скорее уточнил и добавил: — Садитесь в машину.
И снова, не задав ни одного вопроса, она села в машину. Было удивительно, что рядом нет Тани. Ехали они долго, около часа. И за все время она не проронила ни слова. Наконец они подъехали к какому-то небольшому дому.
— Чемодан можете оставить в машине, — сказал водитель, — а сами идите туда. Ничего не бойтесь.
— Я и не боюсь, — уверенно сказала она, входя в дом.
В холле на первом этаже никого не было. Она уже собиралась подняться наверх, когда заметила две работающие по сторонам камеры, фиксирующие каждое ее движение. Заметила и замерла в ожидании. Затем, подумав немного, прошла к дивану и села около столика, приготовившись ждать. И она не ошиблась. Через пять минут послышался знакомый голос:
— Как доехали, Чернышева?
Сверху по лестнице спускался бывший знакомый ее отца. Тот самый лысый генерал, который не сказал ни слова, когда утром ее изгоняли из школы.
— Спасибо, — поднялась она, — кажется, неплохо.
Он спустился вниз, подошел к ней вплотную и посмотрел в глаза.
— Вы здорово держитесь, Чернышева. Можете садиться.
Она села лишь после того, как он опустился в стоявшее напротив кресло.
— И что вы обо всем этом думаете? — внезапно спросил генерал.
— Пока ничего не понимаю, — честно призналась она, — зачем меня сняли с поезда?
— А почему вы не задали этот вопрос своему водителю? — спросил генерал. — Ведь вы ехали с ним достаточно долго.
— Он исполнитель, — ответила она, — а в таких вопросах исполнители могут не знать всех подробностей операции.
— Хорошо, — кивнул генерал, — у меня к вам еще один вопрос. Как сами считаете, вы были подготовлены хуже остальных или произошла ошибка?
Она инстинктивно почувствовала ловушку в его словах.
— Думаю, что психологи не ошибаются, — медленно произнесла она, — может, я действительно в чем-то хуже других. А в чем-то лучше.
Генерал усмехнулся.
— Достаточно дипломатично.
Она промолчала.
— А теперь послушайте меня, — сказал генерал, — психологи действительно не ошиблись. Вы и Яковлева отличаетесь от остальных курсанток вашей группы. Яковлева в худшую сторону, а вы в лучшую.
До нее постепенно дошел смысл сказанного. Но она сидела молча, стараясь не дышать.
— Мы не могли выделять вас таким образом, — пояснил генерал, — вы не худшая среди остальных, вы лучшая, — снова повторил он, внимательно следя за реакцией Марины. Она глядела на него и не шевелилась. Только слушала.
— Ваши коэффициенты по всем показателям значительно превышают коэффициенты ваших подруг. Поэтому с сегодняшнего дня вы будете готовиться по особой, индивидуальной программе, — сказал генерал, — мы будем готовить вас для исключительной, очень важной работы. Вы понимаете?