— Я не знаю, — честно выдавила она.
Лысый впервые чуть усмехнулся за все время беседы. И впервые заговорил:
— Это действительно честный ответ.
Она сразу узнала этот голос. Человек с таким голосом иногда звонил к ним домой. Она знала этот голос. И он, очевидно, знал ее отца.
— Я слышала ваш голос, — сказала она, — вы звонили к нам.
— Да, — лысый был удивлен, — а мы, наоборот, считали, что у вас, возможно, ослабление слуха. Какая блестящая слуховая память! Девочка, это просто здорово.
— Вы знали моего папу?
— Мы были с ним близкими друзьями. Просто я никогда не появлялся у вас дома. Это было не нужно.
Она кивнула, закусив губу. Сегодня она узнала много нового.
— Думаю, ты подойдешь, — ласково сказал лысый, — можешь идти. Только дома ничего не рассказывай. Подумай сама. Завтра я вам позвоню. Скажешь только одно слово — «да» или «нет». И сразу повесишь трубку.
Когда она вышла, Олег Константинович повернулся к своему старшему коллеге:
— Вы думаете, она согласится?
— Уверен. Наши специалисты проверяли несколько раз. Она самостоятельная женщина, и в ней есть хороший дух авантюризма. Такие как раз нам и нужны.
Всю ночь она не спала, и рано утром ей приснился отец, сидевший напротив нее в кресле. Он мягко улыбался и рассказывал что-то приятное. Когда вечером раздался звонок, она, уже не колеблясь, подняла трубку и сказала: «Да».
И этим определила свою судьбу.
— Вы должны понимать, что ничем не отличаетесь от мужчин, — зло говорил инструктор, стоя перед ними. Это был сорокапятилетний здоровяк с мощными бицепсами. Непонятно, почему он с первого дня невзлюбил группу прикомандированных к нему женщин. Может, потому, что как ветеран корейской и вьетнамской кампаний считал это ненужным экспериментом. Или ему не повезло с женой, и он вымещал всю свою злобу на доставшихся ему курсантках. Но он был беспощаден ко всем пятерым. Никакого снисхождения быть не должно. Между собой они давно называли его Душителем.
— Вы все офицеры, хотя младший лейтенант так же похож на офицера, как галоши на сапоги. А вы вообще лапти, — гремел его гневный голос, — ни одна не справилась с зачетным временем. Все пришли к назначенной точке с большим опозданием.
— Попробовал бы этот тип пробежать столько километров с таким снаряжением, — тяжело дыша, сказала Лена. — А мне сегодня вообще бегать нельзя, у меня такое кровотечение открылось.
— Разговоры! — заорал Душитель.
— Разрешите обратиться, — выступила вперед Марина. Она была старшая в группе.
— Говорите, — прохрипел этот тип.
— Прошу освободить курсанта Иволгину от занятий.
— Что? — не поверил своим ушам инструктор. — Стать в строй! Здесь вам не детский сад.
— Прошу освободить ее, — настойчиво сказала Марина, — сегодня ей бегать нельзя. И таскать такие тяжести тоже нельзя.
— Никаких отговорок, — презрительно сказал Душитель, — даю десять минут, чтобы оправиться, и потом снова в путь. Никаких исключений не будет.
Она поняла, что спорить бесполезно, и вернулась в строй. Через десять минут они снова бежали за этим типом, груженные рациями и оружием.
И только вечером, когда они, уставшие, отдыхали в небольшой комнате, предназначенной для отдыха группы, пришла Аркадия Самойловна. Она села напротив молодых женщин.
— Что, девочки, устали? — ласковым тоном, не предвещавшим ничего хорошего, спросила она.
Марина поняла по ее голосу, что сейчас будут разборки. И не ошиблась.
— Марина, — так же ласково спросила Аркадия Самойловна, — почему ты сегодня хотела освободить Иволгину?
— Она не могла с нами бежать, — объяснила Марина.
— Почему?
— У нее начались месячные. Раньше времени.
— Ну и что?
— Она не могла бежать, — терпеливо пояснила Марина.
— Мариночка, — сказала Аркадия Самойловна, — ты, наверно, перепутала наши профили. Мы учим тебя не на адвоката, а на разведчика. Понимаешь? На разведчика! А ты выступаешь бесплатным адвокатом.
— Я хотела объяснить, — упрямо возразила Марина.
— Напрасно хотела. — Аркадия Самойловна наконец перестала притворяться. — Вас готовят как профессионалов. А вы ведете себя как бабы. Деревенские полоумные бабы, ничего не понимающие и не знающие. Какая может быть причина для остановки в пути? Только смерть агента. Если даже у нее начнутся роды, не имеет она права останавливаться. Пусть рожает в пути, в лесу, в овраге. Но не останавливаться. Я в партизанском отряде была в сорок втором. Думаешь, там кто-нибудь остановил бы отряд из-за моих женских глупостей? Меня бы просто пристрелили, как суку, чтобы я не задерживала людей. По пятам за нами шли каратели из СС. Кто позволил бы останавливать отряд? Ты понимаешь, Мариночка? Твой поступок хуже, чем предательство. Если она останется и не пойдет с вами — значит, попадет в руки врага. А развязать язык такой изнеженной девочке они быстро смогут.
— Я не изнеженная, — чуть не плача возразила Иволгина.
— Тогда не нужно было вообще никому ничего говорить. Из меня иногда кровь хлестала. И ничего рядом не было. Просто портянку засовывала, надевала мужские брюки и шла в поход. Шла, как все. Если бы мои женские сложности могли им помешать, я бы удавилась. Понимаешь, Леночка, удавилась бы, чтобы не мешать заданию. Но ничего бы подругам не рассказала.
Женщины подавленно молчали. Они теперь несколько в ином свете видели все, происшедшее с ними. Марина отвернулась, отвечать было нечего. Этот монстр была права. Права по всем статьям.
— Вы женщины в постели, в казино, на пляже, — бушевала Аркадия Самойловна, — когда вы намалеваны и бедрами виляете. А в походе вы солдаты, мужики. И должны нести вместе со всеми оружие и снаряжение. Всем ясно?
— Всем.
— Завтра все повторите заново, — сказала на прощание Аркадия Самойловна, — весь маршрут. И ты, Лена, пойдешь со всеми. Тебе понятно?
— Понятно, Аркадия Самойловна, — покорно кивнула Лена.
— Вот и хорошо. — Нужно отдать ей должное, она интуитивно чувствовала, когда нужно ослабить напряжение. — А вообще-то прошли неплохо. Ведь ваш инструктор ориентируется всегда по мужским показателям. Как и положено по инструкции.
Когда она ушла, Лена вздохнула.
— Не могу больше, господи, просто не могу. Если бы я знала, что все будет так тяжело!