Яростно бормоча проклятия, Мэтт включил лампу, рывком натянул слаксы и остановился, свирепо глядя на пустую кровать в состоянии, близком к параличу. Просто невозможно поверить, что она сбежала, словно сделала что-то, чего нужно стыдиться, и не могла больше видеть его лицо при свете дня.
И тут Мэтт увидел ее — записку, прислоненную к часам на ночном столике, написанную на листе, вырванном из того блокнота, в котором она делала заметки. Надежда загорелась в груди Мэтта. Может, она просто уехала в магазин за продуктами?
«Мэтт, то, что случилось сегодня, не должно было случиться. Это было не правильно и нехорошо для нас обоих, хотя и вполне понятно, но тем не менее ужасно! , У каждого из нас своя жизнь и свои планы на будущее, и в этой жизни есть люди, которые любят и доверяют нам. И мы предали их, сделав то, что сделали сегодня. Я стыжусь этого, но тем не менее всегда буду помнить сегодняшний день как нечто прекрасное и особенное. Спасибо тебе за все».
Мэтт продолжал стоять, с недоверчивой яростью глядя на написанные аккуратным почерком слова, охваченный дурацким, абсурдным ощущением, что его изнасиловали! Нет, не изнасиловали, использовали как наемного жеребца, которого она могла потащить в постель каждый раз, когда хотела чего-то особенного, а потом избавиться от него, словно от жалкого ничтожного раба, с которым стыдилась показаться на людях.
За все эти годы она ничуть не изменилась! По-прежнему испорченная, самовлюбленная и так убеждена в собственном превосходстве, что до нее даже не доходит, как это выходец из непривилегированных слоев, возможно, всего лишь возможно, стоит хотя бы малейшего внимания. Нет, она ничуть не изменилась, по-прежнему трусиха, по-прежнему…
Мэтт внезапно осекся и покачал головой, пораженный тем, как гнев может полностью стереть из памяти все, что он обнаружил несколько часов назад. Почему он снова судит ее лишь на основе всех ошибочных заключений, в которые верил все одиннадцать лет? В нем говорила давнишняя привычка. Но реальность заключалась в том, что Мэтт узнал сегодня от Мередит истину, столь прекрасную и одновременно печальную, что сердце до сих пор болезненно сжималось при одной мысли об этом. Нет, Мередит не трусиха, она никогда не убегала от него, от материнства, даже от тирана-отца, с которым все эти годы была вынуждена считаться на работе и дома. Мередит было восемнадцать, и она считала, что любит Мэтта…
Легкая улыбка сверкнула в глазах Мэтта при мысли о ее поразительном признании, но тут же исчезла, когда Мэтт вспомнил о том, как она лежала в госпитале и ждала его. Она послала цветы их ребенку и назвала его Элизабет в честь его матери…. И поняв, что Мэтт не вернется, она склеила осколки разбитой жизни, поступила в колледж и смело принимала все, что приготовило ей будущее. Даже сейчас Мэтт корчился от стыда при мысли о том, что он ей говорил и делал последние несколько недель. Иисусе, как же она, должно быть, ненавидела его!
Он угрожал ей, пытался запугать… и все же, узнав правду от отца Мэтта, Мередит не побоялась добраться до его дома в метель, чтобы все объяснить, зная, что придется столкнуться с его нескрываемой враждебностью, просто с грубостью.
Прислонившись к кроватному столбику, Мэтт снова взглянул на постель. Его жена, решил он со всевозрастающей гордостью, не скрывается и не бегает от вещей, заставивших бы большинство его знакомых поджать хвост и исчезнуть.
Но сегодня она бежала от него.
Что же побудило Мередит улепетывать, словно испуганному кролику, именно в тот момент, когда впервые за последние два дня между ними воцарилась полная гармония?
Мэтт быстро перебрал в памяти события этих дней, пытаясь найти ответ. Он увидел, как она тянется к его руке, умоляя о перемирии, как смотрит на их соединенные ладони… словно это мгновение было необыкновенно важным для нее, как улыбается ему большими сияющими сине-зелеными глазами: «Я решила быть как ты, когда вырасту…»
Но самое главное, Мэтт не мог забыть, как Мередит плакала в его объятиях, когда рассказывала об их ребенке, обнимая его, прижимая к себе так естественно, словно лежала с ним в постели…. как стонала, извиваясь под ним, принимая в себя с такой же безрассудной, безудержной страстью, как в восемнадцать лет.
Мэтт медленно выпрямился, ошеломленный наиболее очевидным ответом. Мередит, вероятно, сбежала именно потому, что случившееся сегодня было для нее таким же потрясением, как и для него. И все ее планы на будущее с Паркером и на остальную жизнь были поставлены под угрозу тем, что произошло в этом доме и особенно в этой постели.
Нет, она не трусиха. Просто слишком осторожна. Мэтт заметил это, когда они говорили об универмаге. Она рискует, но обдуманно, и только когда награда достаточно велика, а возможность неудачи сравнительно мала. Мередит сама признавалась в этом.
И если принять все во внимание, вряд ли Мередит захочет снова поставить на карту свое сердце и будущее ради Мэтта Фаррела, если можно избежать этого. Последствия связи с ним, возникновения прежних отношений слишком огромны для нее. Тогда, одиннадцать лет назад, именно эти отношения превратили ее жизнь в ад. Мэтт понял, что для Мередит вероятность неудачи была огромна, а в награду…. в награду…
Мэтт тихо рассмеялся. Она и в самых безумных мечтах не могла представить, каким великолепным будет вознаграждение. Только от него зависит убедить ее в этом. Но ему необходимо время, а Мередит не собиралась дать ему лишней минуты. Собственно говоря, учитывая ее сегодняшний поступок, скорее можно ожидать, что Мередит немедленно помчится в Рино, чтобы навсегда и как можно быстрее оборвать все связи с ним. И чем больше Мэтт размышлял, тем больше убеждался, что Мередит вполне на это способна. Но еще больше он был уверен: Мередит по-прежнему питает к нему нечто большее, чем дружеские чувства, и она станет его женой. Настоящей женой. И для того, чтобы эта мечта сбылась, Мэтт был готов перевернуть небо и землю. И по правде говоря, был готов даже отказаться от удовольствия разыскать ее негодяя-папашу и оставить Мередит сиротой.
Но в этот момент еще одна мысль заставила тревожно сжаться сердце: дороги, по которым придется ехать Мередит, наверняка очень опасны, а она вряд ли способна сейчас сосредоточиться.
Повернувшись, он быстро направился в свою спальню, вынул из портфеля телефон и позвонил сначала начальнику эдмунтонской полиции с просьбой выслать патрульную машину, засечь на перекрестке черный «БМВ», не привлекая излишнего внимания водителя, сопроводить его до Чикаго и убедиться, что машина благополучно добралась до места назначения.
Второй звонок раздался в доме Дейва Левинсона, старшего партнера фирмы «Пирсон энд Левинсон». Мэтт велел Левинсону быть вместе с Пирсоном в его офисе ровно в восемь утра. Левинсон не подумал возражать. Мэтью Фаррел платил им огромный гонорар — двести пятьдесят тысяч долларов в год за безукоризненное выполнение всего, связанного с юридической стороной дела, и само собой подразумевалось, что они обязаны являться по первому зову.