Филип, глубоко вздохнув, откинул голову.
— Прости, — искренне сказал он, — не знаю, с чего это я на тебя набросился. Твоя жизнь меня не касается Кэролайн снова улыбнулась все той же спокойной, безмятежной улыбкой, которая так задевала Филипа.
— Ты набросился на меня, потому что до сих пор не желаешь знать правду.
— Какую правду? — саркастически бросил он.
— Ни Доминик, ни Денни Спирсон не разбили наш брак. Во всем виноват только ты.
В глазах Филипа сверкнул гнев, но Кэролайн покачала головой:
— Ты ничего не мог с собой поделать. Словно маленький несчастный мальчишка, до смерти напуганный тем, что некий враг отнимет кого-то или что-то у него. Ты не можешь вынести самой мысли о потере И поэтому, вместо того чтобы сидеть и терпеливо ждать, пока случится неприятность, берешь дело в свои руки и вынуждаешь ее произойти, так, чтобы претерпеть боль и покончить с ней. Начинаешь с того, что накладываешь на людей, которых любишь, запреты и ограничения, такие жестокие, что те не в силах их стерпеть, и когда наконец решают порвать с тобой, обвиняешь друзей в предательстве и выплескиваешь на них свою ярость. И тогда начинаешь мстить тем самым людям, которых сам вынудил причинить тебе боль, и поскольку ты уже не мальчик, а взрослый человек, богатый и могущественный, то и возмездие воображаемым врагам и изменникам оказывается ужасным. Твой отец почти то же самое проделал с тобой.
— Где ты набралась этой псевдопсихологической чепухи? — уничтожающе рассмеялся Филип. — От какого-нибудь дурака психоаналитика, с которым, должно быть, еще и спала?
— Из множества книг, которые успела прочитать, чтобы лучше понять твой характер, — ответила она, не отводя глаз.
— И хочешь заставить меня поверить, что именно поэтому мы и расстались? Что ты была невинной, а я — по-дурацки ревнивым и жестоким? — осведомился он, осушая свой бокал.
— Я была бы счастлива рассказать тебе правду, если считаешь себя достаточно здоровым, чтобы ее вынести.
Филип нахмурился, ошеломленный ее непоколебимым спокойствием и нежной прелестью улыбки. В двадцать лет Кэролайн была неотразима, но теперь, когда на лбу и под глазами появились морщинки, лицо приобрело какую-то законченность, и это, как ни странно, делало ее еще привлекательнее.
— Попробуем услышать правду, — суховато бросил Филип.
— Хорошо, — кивнула она, подходя ближе. — Посмотрим, достаточно ли ты стар и рассудителен, чтобы поверить ей, когда услышишь. Мне почему-то кажется, что так оно и будет.
Но Филип пребывал в полной уверенности, что никто и тем более она не заставит его поверить в ее невиновность.
— Ты полагаешь? — отозвался он однако.
— Представь себе. И знаешь, в чем дело? Пойми же наконец: признаваясь во всем, я ничего не теряю, но и приобрести не приобрету Как ты считаешь?
Она выжидала, вынуждая его ответить.
— Наверное, ты права, — наконец выдавил он.
— Так вот слушай, — тихо начала она. — С самой первой встречи я была без ума от тебя, ты совсем не походил на тех мужчин, которых я знала раньше, в Голливуде, — у тебя были воспитание, стиль и класс. На втором же свидании я влюбилась в тебя, Филип.
На его лице отразилось потрясенное неверие, и Кэролайн заметила это, но все же продолжала со спокойной решимостью:
— Я так любила тебя и так была уверена в собственном ничтожестве и глупости, что дышать боялась, пока мы жили вместе, постоянно опасаясь сделать очередную ошибку. Вместо того чтобы рассказать тебе все о своем происхождении и мужчинах, с которыми спала, я выложила легенду, сочиненную студийным отделом рекламы. Придумала, что воспитывалась в сиротском приюте и влюбилась в своего ровесника, еще когда была подростком.
Филип ничего не ответил, и Кэролайн глубоко, прерывисто вздохнула:
— На самом же деле моя мать была шлюхой, не имеющей ни малейшего понятия, от кого родила меня. В шестнадцать лет я сбежала из дома, добралась на автобусе до Лос-Анджелеса и нашла работу в дешевой закусочной, где тот жлоб, что служил посыльным в кинокомпании, открыл меня. В ту ночь я прошла первое прослушивание на диване в кабинете его босса. Две недели спустя он привел меня к этому боссу, и снова прослушивание — точно такое же, только не ночью, а днем — босс был женат. Играть я не умела, но была фотогеничной, поэтому босс нашел мне работу в агентстве моделей, и я начала зарабатывать деньги журнальной рекламой. Потом поступила в театральную школу и наконец получила эпизодические роли в фильмах после того, как проходила пробу, в чьей-то постели конечно. Позже мне начали давать роли получше, а потом я встретила тебя.
Кэролайн замолчала, ожидая реакции, но Филип лишь пожал плечами и холодно объявил:
— Я знал все это. Я обратился к частному сыщику за год до того, как подал на развод Ты не сказала мне ничего нового — отчасти мне было это известно, отчасти я догадался сам.
— Пока нет, но все еще впереди. К тому времени, как я встретила тебя, во мне проснулись прежняя гордость и вера в себя, и больше я не спала с мужчинами лишь потому, что оказалась в отчаянном положении или была слишком слаба, чтобы отказать им.
— Ты переспала со всем Голливудом, потому что тебе нравилось это! — выплюнул он. — У тебя были сотни любовников!
— Ты преувеличиваешь, — покачала она головой, печально улыбаясь, — но их действительно было много. Но тут не только моя вина. Это… это входило в условия договора, было частью моего бизнеса, точно так же, как улыбки и рукопожатия в твоем.
Кэролайн увидела его презрительную ухмылку, но предпочла игнорировать ее.
— Но потом я встретила тебя и влюбилась и впервые в жизни ощутила стыд, стыд за все, кем я была и что делала. И потому я пыталась изменить прошлое, приспособив его к твоим стандартам. Мне следовало бы понять, что это безнадежная затея.
— Безнадежная, — коротко согласился он. Глаза Кэролайн кротко смотрели на него, улыбка светилась неподдельной искренностью.
— Ты прав. Зато я могла изменить и изменила настоящее. С самой первой нашей встречи у меня не было мужчин, кроме тебя.
— Не верю, — рявкнул он. Но Кэролайн улыбнулась еще шире и качнула головой:
— Придется поверить хотя бы потому, что ты согласился: у меня нет причин тебя обманывать. Да и к чему мне унижаться? Печальная истина заключается в том, что я действительно считала, будто могу исправить прошлое, очистив настоящее. Мередит — твоя дочь, Филип. Я знаю, ты привык думать, что ее отец либо Доминик, либо Деннис Пирсон, но Деннис всего-навсего давал мне уроки верховой езды. Я хотела, чтобы меня считали своей в твоем кругу, а все женщины умели ездить верхом, вот я и бегала украдкой на уроки к Деннису.