– Не совсем… Но и это не исключено. На самом деле я приехала задать вам несколько вопросов. Во-первых, правда ли, что наш банк, как и банк Лаффит, способствовал возведению на трон Луи-Филиппа?
– Правда. Хотя и в меньшей степени, чем банк Лаффит. Наверное, поэтому наш директор господин Соноле не стал министром, – с улыбкой отвечал Верне.
– Но этого достаточно тем не менее, чтобы надеяться испросить милости у короля?
– Смотря о какой милости идет речь.
– Об освобождении подруги, которую безвинно бросили в тюрьму. Подруги, бесконечно мне преданной, которой я обязана жизнью, а может быть, и большим…
Гортензия вкратце рассказала о злоключениях Фелисии, особенно подчеркнув всю подлость подстроенной ловушки и позор, который падет на голову короля, так недавно взошедшего на престол, если он позволит, чтобы столь явное беззаконие творилось под носом у полиции. Луи Верне выслушал ее очень внимательно, облокотившись на письменный стол и подперев подбородок рукой. На его лице не осталось и тени улыбки, и Гортензия почувствовала, как у нее сжалось сердце. Неужели этот человек, характер которого она так ценила, собирается оставить ее наедине со своей бедой? Молчание, которое последовало за ее рассказом, показалось ей тревожным и давящим, она уже собиралась прервать его, когда Луи Верне мягко спросил ее:
– Чего же вы ждете от меня, мадам де Лозарг? Чтобы банк хором стал упрашивать короля отпустить вашу подругу?
– Нет, конечно! Я хотела бы только, чтобы вы дали мне письмо, которое я передам королю. Там будет сказано, что банк Гранье де Берни будет глубочайше признателен, если Его Величество согласится благосклонно меня выслушать. Я знаю, – поспешно добавила она, – что наш новый государь неравнодушен к деньгам, и я готова отказаться в его пользу или в пользу одного из его детей от части лично мне принадлежащих акций. Я достаточно ясно выражаюсь?
Узкое лицо банкира осветилось улыбкой, в голубых глазах промелькнула веселая искорка.
– Совершенно ясно, графиня, и я с удовольствием убедился, что пребывание в провинции никоим образом не отразилось на вашей осведомленности в событиях парижской жизни. На эту мысль вас натолкнуло… завещание принца де Конде?
– От вас, право, ничего не скроешь.
– Это неплохая мысль. Я не знаю, что произойдет на административном совете, когда я ознакомлю с вашей просьбой этих господ! Возможно, некоторые будут против. Но я сделаю все, что от меня зависит. Кроме того, вы дочь основателя нашего банка, мать его будущего председателя, и я не вижу причин для отказа вам в этом столь близко касающемся вас деле.
– Так у меня будет письмо? – воскликнула молодая женщина, не смея еще верить в свою победу.
– И сию же минуту. Я думаю, моей подписи будет достаточно.
Он достал из ящика стола лист бумаги с эмблемой банка, выбрал новое гусиное перо и принялся писать медленно и спокойно, как человек, осознающий важность составляемого документа. Затем, посыпав написанное песком, свернул письмо и запечатал. После чего позвонил в серебряный колокольчик, вызывая секретаря. Тот появился немедленно.
– Принесите мне тысячу луи! – приказал он. – Госпоже графине де Лозарг требуется эта сумма. Я сам составлю расписку в получении денег…
С этими словами он достал из папки другой лист бумаги, написал несколько слов и протянул перо Гортензии:
– Распишитесь, пожалуйста, графиня.
– Это большая сумма, – сказала она. – Я не просила…
– Знаю. Но необходимо все предусмотреть. Включая плохое настроение и даже королевскую неблагодарность.
– Для чего же в таком случае эти деньги?
– Потому что все покупается… и хорошо спланированный побег стоит недешево. Я надеюсь, вам не придется прибегнуть к этому крайнему средству, но, если будет такая необходимость… учтите, что ваш друг Видок – просто ювелир в подобного рода делах. А теперь позвольте дать вам еще один совет, на случай, если король не будет склонен вас выслушать.
– Но… прошу вас!
– Со времени Июльской революции, так изменившей нашу жизнь, во Франции появилась новая сила, с которой сейчас приходится считаться и которой король побаивается, поскольку не чувствует, что трон под ним достаточно крепок. Эта сила – пресса. Она подняла народ на восстание и не допустит, чтобы об этом забыли. Опьяненная своей новорожденной свободой, добытой на баррикадах, она пользуется ею вовсю в статьях и рисунках. Газеты не очень-то щадят короля, и хотя он правит недавно, а уже научился их опасаться. Если вы поймете, что партия проиграна, у вас останется последняя карта в лице прессы. Не забывайте об этом и обратитесь тогда ко мне.
Гортензии казалось, что у нее за спиной выросли крылья, когда она спускалась по прекрасной каменной лестнице, перил которой так часто касалась когда-то рука отца. С тысячью луи и рекомендательным письмом от банка, тщательно уложенным в портфеле, который она бережно прижимала к груди, ей казалось, ничто теперь не могло помешать достижению ее цели. В радостном возбуждении она вернулась в домик на улице Энан, где ждала ее госпожа Моризе.
– Похоже, вы готовы пуститься на завоевание мира, – сказала ей старая дама, увидев ее золотистые глаза, сияющие как солнце.
Вместо ответа Гортензия заключила ее в объятия и расцеловала, затем объяснила:
– У меня теперь есть твердая надежда, дорогая мадам Моризе, и это стоит всех побед мира… Если бы я дала себе волю, мы бы закатили сегодня пир горой!
– В мои-то годы, дитя мое! – возразила старушка, поправляя сбившийся набок кружевной чепец. – Но кое-что мы можем предпринять вместе. Давайте помолимся за успех вашего оружия. Ведь завтра вам предстоит битва. И вам нужна поддержка…
Несмотря на уверенность, которую она вынесла из разговора с Луи Верне, на следующий день около трех часов Гортензия с замиранием сердца миновала чугунную решетку сада Тюильри под руку с Делакруа. И это вопреки всем стараниям художника поднять ее боевой дух во время завтрака наедине у него в мастерской.
– Может быть, мне надо было отвести вас в хороший ресторан, – сказал ей Делакруа, – но заговорщики обычно боятся любопытных ушей…
– А потом, вы же обещали мне кролика и яблочный пирог, – заметила Гортензия, улыбнувшись.
Они прекрасно позавтракали, но когда пришла пора выходить из дома, у Гортензии вдруг перехватило дыхание, как будто чья-то рука сжала ей горло.
– Мне что-то нехорошо, – сказала она. – Думаю, мне страшно.
– Чего вам бояться, ведь я рядом?
– А… вдруг король не придет?
– Будьте покойны. Нужна настоящая буря, чтобы он отказался от прогулки, в которой он видит один из лучших способов завоевать популярность. А потом, он всегда выходит с зонтиком.
– С зонтиком? Неужели он носит зонтик? В это трудно поверить!
– Да говорю же вам! Разве это не самая яркая принадлежность буржуазии? А у нас, дорогая моя, король – буржуа.