Внутренний голос нашептывал ей, что Фелисия, натура пылкая и страстная, наверное, недолго выдержит размеренную жизнь без настоящей цели в затерянной деревушке, но она гнала от себя эту мысль. Бедняжка! Ее, должно быть, подкосило долгое заключение. Она по достоинству оценит мир и покой, которые собирается предложить ей Гортензия. И потом она, конечно же, будет счастлива присутствовать на свадьбе подруги. Если только эта свадьба состоится…
Сейчас, успокоившись по поводу Фелисии, молодая женщина отметила, что немного забыла о Жане и своих проблемах, связанных с неопределенностью их отношений, с ее обманом, с решением Жана превратиться в стража развалин Лозарга. Но, странная вещь, здесь в Париже, передвигаясь со скоростью улитки по запруженным улицам, она чувствовала, что ее личные заботы отходят на второй план, теряя свою остроту. Может быть, потому, что образ Фелисии, ее несчастья заслонили собой все остальное? Кроме того, Гортензия знала, что подруга могла дать ей полезный совет, ей так сейчас необходимо было ее присутствие, ибо Фелисия, которую можно было сравнить лишь с силами стихии, никогда не признавала себя окончательно побежденной и умела находить выход из самых трудных ситуаций. Вновь увидеть подругу будет настоящим счастьем, пусть даже придется услышать малоприятные вещи о своих отношениях с Жаном…
Кучер нетерпеливо ерзал на облучке: экипаж двигался еле-еле. Гортензии спешить было некуда, и она уже собиралась крикнуть кучеру, чтобы не волновался, как дверца открылась и какой-то человек запрыгнул в карету, приказав кучеру:
– Поезжайте до бульвара, там остановитесь! – Потом повернулся к молодой женщине, в испуге уставившейся на него: – Дорогая мадам Кеннеди! Вы представить себе не можете, как я счастлив встретиться с вами…
Сняв шляпу, он отвесил насмешливый поклон. Перед глазами Гортензии вспыхнула густая огненная шевелюра, но она уже и без того узнала в непрошеном госте Патрика Батлера…
С остановившимся сердцем Гортензия смотрела на внезапно возникшего перед ней человека. Это, конечно же, он, у нее не могло быть сомнений: она сразу узнала это широкоскулое лицо, с задубевшей от ветра и солнца кожей, эти резкие черты, эти глаза цвета молодой листвы, смотревшие на нее с жестоким удовлетворением кошки, собирающейся сожрать мышь. Минуту они мерили друг друга взглядом, как два дуэлянта перед началом поединка.
Наконец в ней проснулся инстинкт самосохранения, молодая женщина рванулась к дверце. Выпрыгнуть, скрыться в толпе… Однако теперь фиакр двигался быстрее, но Гортензия не обращала на это внимания. Лишь бы ускользнуть от этого человека, замыслившего против нее зло. Но тщетно: железная рука крепко держала ее, не давая пошевелиться.
– Спокойно! Вы же знаете, что не вырветесь. Я поймал вас, моя птичка, хотя это стоило мне больших усилий!
– Как вам удалось найти меня? Как вы очутились здесь, в этом экипаже?
Он улыбнулся и, не выпуская руки Гортензии, поудобнее устроился на сиденье.
– Не буду пытаться представить себя умнее, чем я есть. Сегодня мне просто выпала сумасшедшая удача. Я ведь не думал, что турок уже успел вызвать вас из вашей норы. Я просто вышел прогуляться в сад Тюильри, и вдруг, о чудо! Появляетесь вы! Если вы хотели остаться незамеченной, то я не понимаю, как эта неудачная мысль пришла вам в голову: делать реверансы королю да еще на виду всего города провожать его до самого дворца? Мне оставалось лишь последовать за вами и запастись терпением. Вы что-то долго оставались во дворце…
Его прервал голос кучера. Он остановил фиакр и крикнул:
– Эй, почтенный! Вот и бульвар! Что дальше?
– Отвезите нас на улицу Сен-Луи! – крикнул ему Батлер.
– Так мы не едем в Сен-Манде?
– Вот где вы, оказывается, прятались, – воскликнул Батлер с улыбкой, делавшей его похожим на волка, потом громче кучеру: – Нет, туда нам больше не надо.
– Но мне надо! – крикнула Гортензия. – Эй, кучер! Делайте, что я…
Рука судовладельца грубо зажала ей рот, заглушив конец фразы. Другой рукой он крепко прижал ее к себе.
– Будем делать, что я скажу, – приказал он. – Нам надо поговорить, и я предпочитаю, чтобы это было в спокойном месте.
– А разве в карете недостаточно спокойно? – с негодованием возразила Гортензия. – Говорите скорее, что вы хотели мне сказать, и покончим с этим!
– О, нескольких минут мне не хватит. Вы очень приятно прокатили меня на корабле, дорогая… мадам Кеннеди. Теперь я прокачу вас в карете и отвезу куда мне вздумается. В ваших же интересах выслушать меня. В ваших, и особенно вашей подруги, этой премилой мадемуазель Ромеро, у которой и правда оказалось такое звучное имя римской патрицианки. Я же говорил, что она похожа на императрицу. Ну а вы? Как ваше настоящее имя?
Она в изумлении, которое и не пыталась скрыть, уставилась на него.
– Вам оно до сих пор неизвестно? Вопреки всему, что вам удалось сделать?
– Увы! Один из «братьев» помог мне за деньги отыскать вашу подругу и упрятать ее за решетку. Но он знал лишь ее. Знал, что в Бретань она ездила в сопровождении подруги, но ему так и не удалось узнать имя этой таинственной дамы. Слуги с улицы Бабилон немы как рыбы. Что касается вашей дражайшей Фелисии, хотя я и навещал ее в тюрьме, мне не удалось, несмотря на все угрозы, вырвать у нее ни одного словечка. Она ограничилась тем, что плюнула мне в лицо…
– Как бы мне хотелось сделать то же самое, – сквозь зубы проговорила Гортензия. – Итак, вы издевались над ней, проникнув в одиночную камеру? В то время как ее содержат там в строжайшей тайне? Значит, теперь в королевскую тюрьму может проникнуть кто попало?
– Мы живем в беспокойное, смутное время, еще нигде не установился надлежащий порядок. Вы представить себе не можете, чего сейчас можно добиться за горсть золотых монет! Но оставим это, ведь, благодарение богу, я нашел вас.
– Не примешивайте бога к вашим грязным преступлениям, господин Батлер. Поверьте, не всегда будет по-вашему.
– Может быть, а пока я хозяин положения и воспользуюсь этим. Вот мы и приехали!
Рукояткой трости он постучал в окошечко, окликая кучера.
– Остановитесь у следующего дома и позвоните у ворот. Нам откроют, и вы въедете во двор.
Ворота, заскрипев, открылись, карета запрыгала по неровной брусчатке двора, который мостили, видимо, во времена Людовика XIV, и наконец остановилась. Лакей, которого Гортензия запомнила еще в Морле, открыл дверцу и опустил подножку. Патрик Батлер спрыгнул на землю, протянул руку в перчатке, помогая Гортензии выйти из кареты. Она увидала, что находится во дворе старинного особняка. И дом, и двор имели вид довольно запущенный, по стенам змеились трещины. Пожухшая от холода трава пробивалась сквозь брусчатку.
Батлер, не отпуская руки Гортензии, повел ее в дом, они поднялись по лестнице с истертыми и расшатанными каменными ступенями.