– Может быть. Не так-то приятно быть у всех на устах, сударыня.
– Продолжайте ваш церемониал, Грюнфельд!
Глаза Дюшана блестели от радости, но внешне он выглядел как человек, не знающий, куда себя деть.
– Ее светлость княгиня Орсини, одна из моих лучших учениц.
– Правда? Или вы говорите это затем, чтобы мне захотелось сразиться с ней? Я хотел вас просить, Грюнфельд, поупражняться со мной немного. Мне кажется, что я заржавел. Это, наверное, от недостатка практики…
– Если вы хотите сразиться со мной, я думаю, меня это позабавит, – с насмешливой улыбкой сказала Фелисия.
Мармон взглядом оценил высокую, стройную фигуру, которую не скрывали черная юбка, довольно короткая, чтобы не стеснять движений, и мужская рубашка, чуть распахнутая на высокой груди.
– Почему бы и нет? Это и впрямь может быть забавным.
Еще продолжая говорить, он сбросил свой плащ с меховым воротником и сюртук цвета сливы с серебряными пуговицами и привычным движением взял из рук Дюшана маску и пластроны. Лицо Фелисии уже скрылось под маской. Она спокойно ждала, опустив к земле кончик шпаги, пока маршал выберет себе оружие.
Схватка была молниеносной. Казалось, демон оружия вселился в молодую женщину этим утром. Чуть привыкнув к манере своего противника, она обрушилась на него, как на неприятельский редут. Ее клинок казался продолжением руки, она трижды поразила маршала, и ему пришлось признать свое поражение.
– Думаю, нам надо на этом остановиться, – сказал он, снимая маску. Его лицо блестело от пота. – Если я буду упорствовать, то буду выглядеть смешным. Примите мои комплименты, сударыня: вы отменный бретер.
– Не знаю, сможет ли ее светлость выдержать длительную дуэль в таком ритме, – прокомментировал Дюшан. – И все-таки, как я вам сказал, она моя лучшая ученица. Но вы меня удивили, господин маршал. Я думал, что вы в лучшей форме.
Мармон пожал плечами, вытирая лицо поданным ему полотенцем.
– Вы же знаете, Грюнфельд, я три недели не тренировался, с тех пор как стал преподавать историю герцогу Рейхштадтскому. Мне и минуты не остается свободной, я должен готовиться к нашим беседам.
Фелисия и Дюшан обменялись многозначительными взглядами.
– Я слышал, что на балу у английского посланника герцог, после того как вас ему представили, пригласил вас поговорить с ним. Так это правда?
– Это больше, чем правда. Я старый соратник его отца, и он знает об этом. Вы не можете себе представить, как он хочет обо всем узнать от начала до конца. Начиная с того момента, когда два безработных, Бонапарт и я, делили черствый хлеб в маленькой гостинице на Монмартре. Он засыпает меня вопросами, стоя перед огромной картой Европы, расстеленной у него на столе. Иногда я ощущаю себя лимоном, из которого он выжимает сок своими нервными пальцами. Но как я могу ему отказать? В нем столько обаяния… И он так счастлив в эти минуты.
Фелисии вдруг показалось, что Мармон забыл об их существовании и говорит сам с собой, весь во власти охватившего его волнения. Она негромко проговорила:
– Я его никогда не видела. Каков он?
– Высокий, худой… Даже слишком худой. Блондин. Похож на отца. И главное, у принца его взгляд…
Повисло тяжелое молчание. Оно стало бы невыносимым, если бы Дюшан не решился нарушить его.
– Говорят, он сейчас болен?
– Да. Простудился после прогулки и все еще кашляет. Боюсь, что он не самого крепкого здоровья. Да принц о нем и не думает. И напрасно. Он либо изнуряет себя верховой ездой, либо проводит ночи напролет за рабочим столом при свечах. И никто не может ему помешать…
– Разве мать о нем не заботится?
На минуту лицо Мармона превратилось в маску гнева и презрения.
– Его мать живет в Парме и предпочитает заниматься ублюдками, произведенными на свет от Нейпперга. После его смерти она все реже бывает в Вене. Тому уже два года. Король Рима заслужил другую мать.
– Он все еще был бы им, если бы некоторые из вас, маршалов, не бросили императора, – сказала Фелисия. – И если теперь он всего лишь герцог Рейхштадтский, чья это вина?
– Не обвиняйте нас, сударыня! Это судьба. А теперь позвольте мне откланяться. Я вижу, что мешаю вам…
Вдруг стало видно, что это старый, уставший человек, и Фелисии стало его жалко. Она улыбнулась ему:
– Вы мне не помешали… Простите меня за мои слова. Я бы хотела снова вас увидеть…
– Я не осмеливался просить вас об этом.
– Я живу вместе с подругой в левом крыле дворца Пальм на Шенкенштрассе. Приходите навестить нас. У нас обеих будет к вам много вопросов.
– Чего вы, собственно, от него хотите? – спросил Дюшан, когда герцог Рагузский вышел.
– Если честно, то я и сама пока не знаю. Но я подумала, что лучше стать друзьями с человеком, который видит принца два раза в неделю. Мне показалось, что вы со мной согласны.
– Это так, и все-таки будьте осторожны. Я не думаю, что он может предать, поражение при Эссоне он тяжело переживает. Но удача Мармона осталась с Бонапартом. С тех пор он все время терпит неудачи. Вспомните защиту Тюильри в прошлом году! Но если взяться за дело с умом…
Гортензия открыто возмутилась, когда Фелисия рассказала ей, что произошло утром.
– Принять здесь этого человека? Того, кто предал моего крестного? Того, кто приказал стрелять из пушек в народ по приказу Карла Десятого в июле прошлого года?
– Нет, того, кого принимает герцог Рейхштадтский в своих личных апартаментах. Не следует быть большей роялисткой, чем сам король. Если мы будем открыто проявлять свои пристрастия, то можно собирать вещи прямо сейчас. Мне кажется, я и так уж слишком разошлась утром.
– Вы правы. Что же до врагов императора, то нам принесли утром записку от герцогини де Саган, нашей соседки. Она примет нас…
– Неужели? Долго же она думала! – И Фелисия направилась к себе в комнату, чтобы переодеться.
Действительно, поселившись во дворце Пальм, подруги отправили герцогине свои визитные карточки, как этого требовали правила приличия и добрососедства. Они думали, что быстро получат ответ, но, несмотря на явное присутствие герцогини, до сих пор не было никаких вестей. Это уже граничило с оскорблением, но в их нынешнем положении лучше было принять приглашение.
Итак, в три часа Фелисия в светло-сером атласном платье с коричневым сутажом и коричневой шляпке с серой отделкой и Гортензия в туалете табачного цвета с отделкой из шелковых листьев осенних оттенков назвали свои имена величественному мажордому, охранявшему вход в гостиную.
– Госпожа княгиня Орсини, госпожа графиня де Лозарг…
Имена прокатились по длинной анфиладе комнат, подхваченные двумя лакеями, и достигли будуара, двери которого немедленно открылись.