«Обычный» означало, что режиссер информационной программы, покупающий у него запись, знает, что тот имеет право продать отснятый материал конкурирующему каналу. Я обратил внимание, что Джиллен вдвое повысил свои обычные расценки. Хороший ход. Вероятно, пока снимал, он слушал, что говорилось в зале суда.
– Вот что, – сказал я. – Как вы смотрите на то, что мы прямо сейчас купим у вас материал по цене эксклюзивного?
Джиллен держался превосходно. Он помялся в нерешительности, как если бы сомневался в этическом аспекте предложения.
– Ну хорошо, пускай будет тысяча, – добавил я.
– О'кей, – сдался он. – Пленка ваша.
Пока Джиллен ставил камеру на пол и вынимал из нее пленку, я вытащил из кармана пачку наличных и отложил двенадцать сотен из «ангельских» денег, что дал мне по дороге Тедди Фогель. Потом повернулся к Доббсу:
– Могу я это израсходовать?
– Вне всякого сомнения, – заверил он, широко улыбаясь.
Я обменял наличные на пленку и поблагодарил Стикса. Тот убрал деньги в карман и зашагал в направлении лифтов счастливым человеком.
– Замечательно, – сказал Доббс. – Нам необходимо во что бы то ни стало воспрепятствовать огласке. Эта пленка могла бы буквально уничтожить семейный бизнес, попади она… По правде сказать, полагаю, это одна из причин, по которой миссис Виндзор отсутствовала сегодня. Она не хотела, чтобы ее узнали.
– Что ж, если история получит дальнейшее развитие, нам придется это обсудить. В то же время я сделаю все, что в моих силах, дабы избежать огласки.
– Спасибо.
Его сотовый начал вызванивать какую-то мелодию – Баха или Бетховена, а может, еще какого-нибудь классика, – не защищенную авторским правом, и Доббс, вытащив аппарат из кармана пиджака, посмотрел на маленький экран.
– Это она.
– Тогда я вас оставлю.
Удаляясь, я слышал, как Доббс говорит:
– Мэри, все под контролем. Нам надо сосредоточить усилия на том, чтобы освободить его из-под ареста. Потребуется небольшая сумма…
Вызвав лифт, я думал о том, что имею дело с клиентом и семьей, для которых один миллион долларов – «небольшая сумма», а для меня – абсолютно непостижимая. Мои мысли скользнули назад, к комментарию, который Доббс высказал по поводу моего клиента. Вообще-то говоря, у меня в гардеробе не было костюма дешевле шестисот долларов и я всегда чувствовал себя хорошо и уверенно в любом из них. Меня интересовало, сказал ли он это, чтобы оскорбить, или же имел какие-то иные намерения – возможно, пытался уже сейчас, на ранней стадии, установить свой контроль надо мной и над ходом дела. Я решил держать с Доббсом ухо востро. Подпускать, но не перебарщивать.
Поток машин, стремящихся в центр города, вливался в перевал Кауэнга-пасс, точно в горлышко бутылки. Я провел это время за телефонными звонками, стараясь не думать о нашем с Мэгги Макферсон разговоре в части выполнения мной родительских обязанностей. Моя бывшая жена была права в этом отношении – это-то меня и мучило. Слишком долго я ставил свои профессиональные обязательства выше родительских. Я пообещал себе исправить ситуацию. Просто, чтобы жить более спокойно, требовались время и деньги. Я подумал, что, возможно, как раз Льюис Руле сможет обеспечить мне и то и другое.
Из «линкольна» я первым делом позвонил своему сыщику Анхелю Левину, дабы тот был во всеоружии на случай возможного совещания с Руле. Я попросил его провести предварительное расследование по данному делу, посмотреть, что можно выяснить. Левин рано вышел в отставку из полицейского управления Лос-Анджелеса, но поддерживал связь с друзьями, которые время от времени оказывали ему услуги. У него наверняка тоже имелся список людей, которых он одаривал к Рождеству. Я велел ему не тратить на поиск информации много времени, пока не уверюсь, что застолбил Руле как клиента, готового платить хорошие деньги. Не важно, что там говорил мне наедине Си-Си Доббс в коридоре суда. Я не поверю, что дело мое, пока не получу первый взнос.
Затем я проверил состояние еще нескольких судебных дел, и снова позвонил Лорне Тейлор. Я знал, что, как правило, к полудню ей доставляют почту. Но она сказала, что ничего важного не приходило. Ни чеков, ни корреспонденции из судов, которые бы срочно требовали моего внимания.
– Ты узнала, когда состоится предъявление обвинения Глории Дейтон?
– Да. Похоже, они могут продержать ее до завтра. Что-то там с медициной.
Я содрогнулся. Гособвинение в лице штата располагало двумя сутками, чтобы после ареста предъявить обвинение и передать дело в суд. Отсрочка первого появления Глории Дейтон в суде до следующего дня по медицинским причинам означала, что у нее наркотическая «ломка». Тогда это вязалось с тем, что при аресте у нее нашли кокаин. Мы не виделись с ней по меньшей мере месяцев семь. Ее движение по наклонной, судя по всему, было быстрым и резким. Тонкая грань между хранением наркотиков и наркозависимостью размылась.
– Ты выяснила, кто выдвинул обвинение?
– Лесли Фэр.
Меня вновь передернуло.
– Просто блеск. Ладно, съезжу туда и посмотрю, что можно сделать. Сейчас я все равно свободен, пока не получу вестей от Руле.
Лесли Фэр ошибочно называли государственным обвинителем. По ее мнению, дать обвиняемому шанс или соблюдать принципы презумпции невиновности означало установить над освободившимся усиленный надзор полиции.
– Мик, когда ты уже поумнеешь? – спросила Лорна, имея в виду Глорию Дейтон.
– В смысле? – спросил я, хотя и так отлично знал, что она скажет.
– Она подводит тебя всякий раз, как ты с ней связываешься. Никогда она не бросит такую жизнь. Когда она позвонит, можно побиться об заклад: получим два в одном. Все бы ладно, да ведь ты никогда не берешь с нее денег.
Она имела в виду, что судебные дела Глории Дейтон станут более сложными и трудоемкими, так как обвинения в проституции теперь, вероятно, будут сопровождаться проблемами с наркотиками. Лорну беспокоило, что это означало больше работы для меня, но без увеличения дохода.
– Ну, Лорна, коллегия адвокатов требует, чтобы юристы работали периодически на общественных началах, ради блага общества. Видишь ли…
– Ты меня не слушаешь, Мик, – нетерпеливо оборвала она меня. – Именно поэтому распался наш брак.
Я закрыл глаза. Ну и день! Я умудрился разозлить обеих своих бывших жен.
– Какой у нее на тебя компромат? – продолжала Лорна. – Почему ты не берешь с нее даже по минимуму?
– Послушай, у нее на меня ничего нет! О'кей? Можем мы теперь сменить тему?
Я не сказал ей, что несколько лет назад, просматривая старые пыльные папки, оставшиеся от адвокатской практики моего отца, я обнаружил, что у него была слабость к так называемым «ночным бабочкам». Он защищал многих и мало с кого брал деньги. Вероятно, я просто продолжал семейную традицию.