— Джек, если ты говоришь правду, им нужно знать все. Я хочу, чтобы тот, кто это сделал, за все поплатился, и не важно, что ты собираешься написать об этом.
— Послушай, Райли, — сказал я, стараясь говорить как можно спокойнее. — Кто бы это ни совершил, он уже не поплатился бы, если в в дело не влез я, и только я. Сейчас я просто хочу поговорить с полицейскими из Чикаго раньше Векслера. Только один день.
Минуту мы сидели молча, потом я продолжил:
— И не делай ошибки. Да, я хочу написать эту статью. Но это не просто текст. Это я сам, и это Шон.
Она наконец кивнула, и я замолчал. Хотя в общем-то я не представлял, как объяснить мои мотивы. Я только и умею, что складывать слова вместе так, чтобы они выглядели созвучными и интересными людям. Но внутренне я не мог этого объяснить. Все еще не мог. Впрочем, также я знал: Райли требуется услышать от меня еще что-то, и потому пытался дать желаемое — простое объяснение, которое, правда, не смог бы принять сам.
— Помню, тогда мы окончили школу и, казалось, отлично представляли, чего хотим от жизни. Я собирался писать книги и стать известным или богатым. А может, и тем и другим. Шон хотел стать шефом полиции и раскрывать все городские преступления. Ни один из нас не достиг всего, чего хотел. Хотя Шон продвинулся больше меня.
Она попыталась засмеяться над моим воспоминанием, но лицо все еще ее не слушалось.
— Во всяком случае, — продолжал я, — в конце того лета я собирался отправиться в Париж, чтобы написать величайший из американских романов. А он ждал своего зачисления на службу. А тот договор мы с ним заключили, когда расставались. Выглядело все достаточно наивно. Соглашение состояло в том, что, разбогатев, я должен буду купить Шону «порш» с багажником для лыж. Как у Редфорда в «Бегущем по холмам». Ни больше ни меньше. Все, чего Шон пожелал. Он выбрал модель. Мне оставалось лишь платить. Тогда я сказал, что это плохая сделка, поскольку мне ничего не перепадает. И он обещал, что в долгу не останется. Шон сказал: если со мной что-то случится... Ну, знаешь, если меня убьют, ранят или ограбят, то он отыщет того, кто это сделал. Он уверял, что никто не сможет от него скрыться. И ты знаешь, будь это сейчас, я бы снова подписался. Верил, что он так поступит. Какое было приятное чувство.
Мне показалось, что рассказ не произвел особого впечатления. Я даже не знал, стоило ли это делать.
— Это ведь было его обещание, а не твое, — сказала Райли.
— Да, знаю. — Я замолчал, и в это время она внимательно на меня посмотрела. — Это просто... Я не уверен... Просто я не могу сидеть сложа руки и ждать. Я должен действовать. Должен...
Подходящего слова как-то не находилось.
— Сделать хоть что-то?
— Может быть. Не знаю. Райли, тяжело рассуждать на эту тему. Но я ему действительно должен. И я поеду в Чикаго.
Гладдена и еще пятерых провели в огороженную прозрачными панелями зону, располагавшуюся в самом углу судебного зала. На уровне лица в стекле имелся неширокий проем, позволявший задержанным слышать все, что говорилось в зале, а также отвечать на вопросы адвокатов или судьи.
Гладден выглядел неопрятным после ночи, проведенной в тюрьме без сна. Он занимал одиночную камеру, однако доносившийся откуда-то шум не давал заснуть, слишком уж напоминая Рейфорд. Осмотревшись, он не увидел ни одного знакомого лица. Здесь не было вчерашних полицейских, Делпи и Суитцера. Не увидел он и телевидения или хотя бы видеокамер. Хороший признак. В том смысле, что отсутствие камер затруднит его идентификацию. Это воодушевило Гладдена. К стеклянному боксу, огибая столы для поверенных, направлялся рыжеволосый курчавый человек в узких очках. Он казался невысоким и тянулся вверх, чтобы достать проема в стекле, так, словно стоял по горло в воде.
— Мистер Брисбен? — спросил человек, выжидающе глядя на только что доставленных в суд людей.
Гладден шагнул вперед, взглянув через стекло вниз.
— Краснер?
— Да, это я. Как самочувствие?
Адвокат подал руку, дотянувшись через проем. Гладден ответил слабым пожатием. Ему не нравилось прикасаться к кому бы то ни было, если только это был не ребенок. И он не стал отвечать на вопрос Краснера. Не следует спрашивать о самочувствии человека, проведшего ночь в камере городской тюрьмы.
— Говорили с обвинителем? — спросил он вместо этого.
— Да, говорил. Непродолжительная беседа. Вам снова не повезло — заместитель окружного прокурора, которой поручено дело, — своеобразная женщина, и я уже имел проблемы, работая с ней. Она очень дотошна, а арестовавшие вас офицеры уже проинформировали ее насчет определенных обстоятельств — так, как они видели это на пирсе.
— Итак, она станет биться до последнего?
— Конечно. Напротив, с судьей нормально. Здесь все не так плохо. По-моему, наш судья — единственный в этом здании, кто не имел прокурорского опыта до момента назначения.
— Что же, это радует. Вы получили деньги?
— Да, в точности как договаривались. Так что мы в расчете. Один вопрос: вы будете убеждать в своей невиновности сегодня или отложите это?
— Есть разница?
— Не то чтобы большая... В аргументации за внесение залога это может до некоторой степени повлиять на судью, на дюйм или чуть больше сдвинув его по нашему пути. В случае если он, знаете ли, удостоверится в вашей готовности отвергнуть обвинения и продолжить дальнейшую борьбу.
— Хорошо, я не виновен. И сделайте так, чтобы я отсюда вышел.
* * *
Муниципальный судья Санта-Моники Гарольд Найберг произнес имя Гарольда Брисбена, и Гладден вернулся на свое место. Краснер снова прошел вокруг столов, остановившись вблизи застекленного отсека так, чтобы при необходимости переговариваться с клиентом. Он назвал свое имя, так же поступила и помощник окружного прокурора Тамара Файнсток. Бегло выслушав обвинения, Краснер сообщил судье, что его клиент не признает себя виновным. Судья Найберг немного помедлил. Ему показалось немного странным начинать с заявления о невиновности, причем на первой же стадии слушания.
— А вы уверены, что мистер Брисбен желает подать прошение об этом?
— Да, ваша честь. Он предпочитает двигаться быстрым темпом, поскольку уверен в своей невиновности по предъявленным обвинениям — абсолютно, на все сто процентов.
— Посмотрим...
Судья медлил потому, что прочитал нечто, лежавшее перед ним на столе. До сих пор он так и не взглянул в сторону Гладдена.
— Значит, как я понимаю, вы не собираетесь откладывать это слушание на десять дней?
— Одну минуту, ваша честь, — произнес Краснер, оборачиваясь к своему клиенту, и затем произнес шепотом: — Вы имеете право на предварительные слушания по делу в период десяти рабочих дней суда. Вы можете отложить слушание, и судья перенесет их на другой день. В противном случае он начнет предварительные слушания немедленно. Десять дней отсчитываются, начиная с этого момента. Если вы откажетесь от переноса, это еще один знак вашей решимости продолжать борьбу и что вы не станете искать милости у прокурора. Возможно, это окажет действие на решение о залоге.