В зале суда наступила тишина. Выпад Краснера даже заставил остальных поверенных, шептавших что-то своим клиентам, убавить голос. Взгляд судьи медленно перешел от Файнсток на Краснера и дальше — на Гладдена, прежде чем он снова посмотрел на обвинителя и продолжил обсуждение:
— Госпожа Файнсток, существуют ли в настоящее время иные обвинения, расследуемые вашими сотрудниками? Я подчеркиваю: в настоящий момент.
Файнсток помедлила и затем неохотно сказала:
— Нет иной информации, представленной в деле, однако полиция, как я уже сказала, продолжает расследование с целью выяснения настоящего имени и рода занятий обвиняемого.
Судья снова посмотрел в бумаги, разложенные перед ним, и углубился в чтение. Краснер открыл было рот, собираясь что-то добавить, но передумал. Судя по всему, судья уже принял решение.
— Залоговый план требует в данном случае установить сумму в десять тысяч долларов, — сказал судья Найберг. — Я намерен несколько отклониться от него и установить залог в пятьдесят тысяч долларов. Мистер Краснер, я буду готов вернуться к этому решению позднее, если к тому времени ваш клиент сумеет представить окружному прокурору подтвержденные сведения о своем адресе, имени и тому подобном.
— Да, ваша честь. Весьма вам признателен.
Судья объявил следующее по очереди слушание. Файнсток закрыла лежавшую перед ней папку, отложив ее в стопку справа от себя, взяла другую, слева, и открыла ее. Адвокат обернулся к Гладдену, еле заметно улыбаясь:
— Извините. Я полагал, мы поднимемся не выше двадцати пяти. Вся прелесть в том, что она скорее всего просто счастлива. Просила четвертак, а рассчитывала или на гривенник, или на пятачок. Вышел пятачок.
— Ну и ладно. Как скоро я выйду отсюда?
— Сидите спокойно. Я вас вытащу в течение часа.
Около берега озеро Мичиган уже замерзло, а край непрочного еще льда выглядел причудливо-неровным и даже красивым. Верхние этажи высотки с логотипом «Сирз» оказались скрыты за серовато-белой пеленой, окутавшей весь город. Такой вид открывался мне со скоростного шоссе Стевенсон. Утро постепенно переходило в день, и я предположил, что до вечера снег пойдет еще не один раз. А я думал, что в Денвере холодно — пока не вышел из самолета в Мидуэе.
С моего последнего приезда в Чикаго прошло три года. И несмотря на все тот же холод, я уже подзабыл, что это за место. В начале восьмидесятых я посещал здесь школу журналистики и успел полюбить этот город.
Я надеялся остаться здесь по завершении учебы, прибившись к какой-либо из местных газет. Но «Трибюн» и «Санди таймс» сделали ручкой, а беседовавшие со мной редакторы посоветовали уехать, набраться опыта, а затем уж вернуться с собственными сюжетами. Горькое разочарование. Не столько их отказ, сколько перспектива покинуть город. Само собой, что я мог получить место в бюро городских новостей, где подрабатывал в студенческие годы.
Однако редакторы имели в виду совсем иной опыт, а мне была не по душе сама идея работать где угодно, только не в офисе. При том, что платили там словно школяру, которому больше нужен его клип, чем деньги. Потому я уехал домой и поступил на работу в «Роки». С тех пор прошло много лет. Поначалу я ездил в Чикаго минимум два раза в год — повидать друзей и зайти в знакомые мне бары, но со временем и это забылось.
Итак, в последний раз я приезжал сюда три года назад. Как раз тогда мой друг, Ларри Бернард, поступил на работу в «Трибюн» после долгого отсутствия и набрал наконец тот самый опыт, о котором уже сказано. Повидав его, больше я не возвращался. Думаю, теперь я располагал сюжетами, достойными такого издания, как «Трибюн», но посылать их в Чикаго даже не приходило в голову.
Из такси я вышел около отеля «Хайатт», по другую сторону от редакции «Трибюн». Поселиться раньше трех часов дня не удавалось, пришлось оставить вещи у дежурного и поискать таксофон. Недолго помусолив телефонную книгу, я набрал один из номеров департамента полиции Чикаго («Третий район, тяжкие преступления») и произнес имя детектива Лоуренса Вашингтона.
Услышав в ответ его голос, я повесил трубку. Достаточно убедиться, что он на месте. Мой опыт общения с копами, чисто репортерский, подсказывал: не стоит договариваться о встрече. Сделав так, вы лишь укажете точное место, которого им следует избегать, и точное время, когда не надо приходить.
Большинство полицейских не любят разговаривать с нами, а многие вообще предпочитают не светиться в компании с журналистом. А с теми немногими, кто не делает этого, лучше осторожничать самому. Так что приходится извиваться как уж. Это такая игра.
Положив трубку, я взглянул на часы. Почти двенадцать. Оставалось еще двенадцать часов. Рейс на Даллас вылетал ровно в восемь, следующим утром. Выйдя из отеля, я поймал такси и, заставив водителя включить печку, велел ему ехать по Бельмонт и Уэстерн, с намерением добраться в Линкольн-парк. По дороге я вспоминал описание места, где обнаружили тело ребенка. С того момента прошел ровно один год. Я подумал, что место происшествия, конечно, если я его найду, будет иметь тот же вид, что и год назад.
Открыв ноутбук, я загрузил программу и нашел страницу из «Трибюн», что скопировал вчера вечером в библиотеке «Роки». Прокрутив абзацы с второстепенными деталями дела Смазерса, я разыскал описание места, где обнаружили тело. На него наткнулся ученый-зоолог, срезавший путь и направившийся к дому своей подружки прямо через парк.
Мальчик лежал на открытом заснеженном поле, там, где летом проходили состязания международной лиги по игре в итальянские кегли — бочи. В статье говорилось, что в конце Кларк-стрит, около ее пересечения с Висконсин, есть конюшня красного цвета, которая является частью городского зоопарка.
Движение не было напряженным, и до парка мы добрались минут за десять. Я сказал водителю, чтобы тот проехал по Кларк, остановившись у бровки сразу за перекрестком.
Парк оказался укрытым свежевыпавшим снегом, на котором виднелось совсем немного следов. Как я заметил, глубина снега еще не достигала и трех дюймов, судя по боковинам скамеек, расставленных вдоль дорожек. Часть парка, в которой я оказался, выглядела совершенно безлюдной. Выйдя из машины, я прошел на поляну, не предполагая обнаружить ничего и одновременно в ожидании чего-то неизвестного. Не знаю, чего именно я ждал.
Вероятно, это было лишь минутное ощущение. Пройдя половину пути, я наткнулся на цепочку следов, пересекавших мой путь слева направо. Пройдя еще немного, встретил следы еще одной вереницы ног, шедших теперь справа налево. Дети, подумал я. Возможно, экскурсия в зоопарк. Если, конечно, он открыт. Я взглянул в сторону красного цвета строения и только в этот момент заметил цветы, лежавшие возле огромного дуба, на расстоянии примерно двадцать ярдов от меня.
Направляясь к дереву, я инстинктивно понял, что это такое. Цветы отмечали годовщину того дня. И место. Подойдя ближе к дереву, я увидел, что цветы — ярко-красные розы, рассыпавшиеся на снегу словно кровь. Они оказались искусственными и были сделаны из древесной стружки. В развилке самой нижней ветви дерева кто-то оставил маленькое фото, сделанное в ателье.