— Позвольте мне задавать вопросы, мистер Мортон. Приберегите возмущение до тех пор, пока выйдете отсюда и станете разговаривать с репортерами, в чем я не сомневаюсь. Меня интересует последняя страница. Там мистер Трент упоминает о детях. Своих детях. Что это значит?
— Понятия не имею. Он, видимо, находился в смятенных чувствах, когда писал. Это может ничего не значить.
Босх продолжал стоять, пристально глядя на адвоката.
— Почему он звонил вам вчера ночью?
— А вы как думаете? Поставить меня в известность, что вы были здесь, что о его судимости было сказано в новостях, а начальница видела их и хочет его уволить.
— Не сообщил, что похоронил того мальчика на холме? Мортон принял самый негодующий вид, какой только мог.
— Сказал, что не имеет к этому ни малейшего отношения. Трент считал, что его преследуют за прошлую, очень давнюю ошибку, и, по-моему, был прав.
— Хорошо, мистер Мортон, можете идти.
— Как это понять? Я не собираюсь...
— Сейчас этот дом является местом преступления. Мы расследуем смерть вашего клиента, дабы подтвердить или опровергнуть версию о самоубийстве. Вам здесь больше нечего делать. Джерри?
Эдгар шагнул к кушетке и жестом велел Мортону подняться.
— Пойдемте. Пора выйти отсюда и обеспечить появление своего лица на телеэкранах. Это будет полезно для дел, так ведь?
Мортон встал и рассерженно удалился. Босх приблизился к переднему окну и немного отодвинул штору. Выйдя из-за угла на подъездную аллею, адвокат направился к группе репортеров и гневно заговорил. Босх не слышал его слов. Однако нужды в этом не было.
Когда Эдгар вернулся в гостиную, Босх сказал ему, чтобы позвонил в дежурную часть и вызвал патрульную машину для сдерживания толпы. У него было ощущение, что сборище журналистов, словно самовоспроизводящийся вирус, начнет становиться все больше и неугомоннее с каждой минутой.
Детективы обнаружили детей Николаса Трента, обыскивая дом после того, как труп увезли. Два ящика маленького письменного стола в гостиной, который Босх накануне не осматривал, были заполнены папками, фотографиями, финансовыми документами, среди них лежало несколько толстых банковских конвертов с погашенными чеками. Трент ежемесячно высылал небольшие суммы денег благотворительным организациям, которые кормили и одевали детей. Из года в год отправлял чеки в Аппалачи, бразильские джунгли, Косово. Босх не обнаружил чеков на сумму крупнее двенадцати долларов. Нашел десятки фотографий детей, которым Трент предположительно помогал, и маленькие рукописные письма от них.
Босх видел множество объявлений благотворительных организаций в ночных телепрограммах, и всякий раз они вызывали у него недоверие. Сомневался он не в том, можно ли на несколько долларов накормить и одеть ребенка, а будут ли эти доллары в самом деле потрачены на детей. Он задался вопросом, не хранились ли в столе Трента те фотографии, которые рассылались всем, кто жертвовал деньги. Не подделка ли благодарственные письма, написанные детскими печатными буквами.
— Гарри, — сказал Эдгар, когда они рассматривали содержимое письменного стола, — мне думается, этот человек совершал искупление, отправляя все свои деньги этим организациям.
— Искупление чего?
— Вряд ли мы это узнаем.
Эдгар пошел обыскивать вторую спальню, а Босх разложил на столе несколько фотографий и стал рассматривать их. Мальчики и девочки выглядели не старше десяти лет, однако определить их возраст оказалось трудно, поскольку у всех были ввалившиеся, старческие глаза — глаза детей, познавших войну, голод, сиротство. Босх взял снимок маленького белого мальчика и перевернул ее. Надпись на обороте гласила, что он осиротел во время боев в Косово. Получил контузию при взрыве мины, убившем родителей. Звали его Милош Фидор, ему было десять лет.
Босх осиротел в одиннадцать. Он посмотрел в глаза мальчика и увидел собственные.
В четыре часа детективы заперли дом Трента и отнесли три коробки изъятых материалов к машине. Небольшая группа репортеров задержалась до вечера, несмотря на сообщение пресс-службы, что вся информация о событиях будет распространяться через Паркер-центр.
Репортеры подошли к ним с вопросами, но Босх сразу заявил, что им запрещено говорить о расследовании. Они уложили коробки в багажник и поехали в центр, где замначальника управления Ирвин Ирвинг созывал собрание.
У сидевшего за рулем Босха было смутно на душе. Он беспокоился, что самоубийство Трента — теперь у него не оставалось никаких сомнений, что Трент покончил с собой, — замедлило расследование смерти мальчика. Босх полдня рылся в вещах Трента, ему хотелось окончательно установить личность жертвы, проверить версию, полученную в записи сообщения по телефону.
— Гарри, что с тобой? — спросил его Эдгар.
— Ты о чем?
— Да замкнутый ты какой-то. Наверное, у тебя от природы такой характер, но обычно это не заметно.
Эдгар улыбнулся, но ответной улыбки не получил.
— Я просто задумался о нашей работе. Этот человек не повесился бы, если бы мы повели дело по-другому.
— Брось ты, Гарри. Хочешь сказать — если бы не поехали к нему? Обойтись без этого было нельзя. Мы делали свою работу, дела шли своим чередом. Если кто виноват, так это Торнтон, и он получит по заслугам. А вообще, по моему мнению, мир лучше без таких, как Трент. Моя совесть чиста, приятель. Кристально чиста.
— Хорошо тебе.
Босх задумался о своем решении предоставить Эдгару выходной в воскресенье. Если бы не это, возможно, Эдгар занимался бы компьютерной проверкой фамилий. Киз Райдер не села бы за компьютер, и Торнтон не узнал бы о судимости Трента.
Он вздохнул. Все как будто шло по теории домино. Если — тогда, если — тогда, если — тогда...
— Что говорит твое чутье об этом человеке? — спросил он Эдгара.
— Имеешь в виду, не он ли убил мальчика на холме?
Босх кивнул.
— Не знаю, — промолвил Эдгар. — Посмотрим, что скажут в лаборатории о грязи на башмаках и что сообщит сестра о скейтборде. Если только это сестра и мы установили его личность.
Босх промолчал. Но ему всегда было неприятно полагаться на лабораторные результаты, когда требовалось решать, в каком направлении вести расследование.
— А ты что думаешь, Гарри? — поинтересовался Эдгар.
Босх вспомнил фотографии детей, о которых Трент, как полагал, заботился. Его акт раскаяния. Его попытка искупления.
— Похоже, мы не тем занимаемся, — произнес он. — Трент не убийца.
Замначальника управления Ирвин Ирвинг восседал за своим столом в просторном кабинете на шестом этаже Паркер-центра. Напротив него расположились лейтенант Грейс Биллетс, Босх с Эдгаром и сотрудник пресс-службы Серджо Медина. Адъютант Ирвинга, лейтенант Саймонтон, стояла в открытой двери кабинета на тот случай, если она потребуется.