«Эй, вы! Такое зрелище не часто увидишь! Вот сидит бедняга, который только что выслушал от своей любовницы занятную историю об её муже; подходите, подходите поближе! Полюбуйтесь, как его пристукнуло!»
И он представлял себе, как все будут глазеть на несчастного; и ухмылялся, думая о каком-нибудь почтенном, недавно женившемся призраке, который по своему положению молодожёна мог хотя бы в малейшей степени понять, что творилось с Босини; представлял, как тот все шире и шире будет разевать рот и как в открытый рот набьётся туман. Джордж питал презрение к представителям своего класса, особенно к женатым, – презрение, характерное для бесшабашной спортсменской верхушки этого класса.
Но Джорджа уже одолевала скука. Такое долгое ожидание не входило в его расчёты.
«В конце концов, – подумал он, – бедняга как-нибудь успокоится; такие истории в нашем городке не диво». Но тут его дичь снова принялась бормотать слова ненависти и злобы. И, повинуясь внезапному импульсу, Джордж тронул Босини за плечо.
Босини круто повернулся.
– Кто это? Что вам нужно?
Джордж с честью вышел бы из такого положения при свете фонарей, в обыденной обстановке, в которой он так искусно ориентировался; но в этом тумане, где все казалось таким мрачным, таким нереальным, где все теряло свою привычную ценность, неотделимую в представлении Форсайтов от вещного мира, его вдруг сковала какая-то нерешительность, и, стараясь не сморгнуть перед взглядом этого одержимого, он подумал:
«Увижу полисмена, сдам ему на руки этого субъекта.
Его нельзя оставлять на свободе».
Не дожидаясь ответа, Босини снова скрылся в тумане, и Джордж последовал за ним, на этот раз держась немного дальше, но твёрдо решив не прекращать погони.
«Не может же это продолжаться без конца, – думал он. – Просто чудо, что его до сих пор не задавили!» Джордж забыл о полисмене, священный огонь охоты снова разгорелся в нём.
Босини уже не шёл, а мчался в ещё более сгустившемся тумане; но его преследователь начал замечать в этом безумстве какую-то цель – он явно держал на запад, «Неужели к Сомсу?» – подумал Джордж. Эта мысль ему понравилась. Достойное завершение такой охоты. Джордж никогда не любил своего двоюродного братца.
Проезжавший экипаж задел его оглоблей по плечу и заставил отскочить в сторону. Он не желает погибать ни из-за этого «пирата», ни из-за кого другого. Но врождённое упорство заставляло его идти по следу сквозь мглу, затянувшую все, кроме силуэта человека, за которым он гнался, и смутных лун ближайших фонарей.
И вдруг инстинкт завсегдатая этих мест подсказал Джорджу, что они вышли на Пикадилли. Здесь Джордж мог пройти хоть с завязанными глазами, и, освободившись от необходимости ориентироваться, он снова задумался над несчастьем Босини.
По длинной аллее похождений светского человека, прорвавшись сквозь невзрачную толпу сомнительных интрижек, к нему шло воспоминание молодости. Воспоминание, все ещё жгучее, которое принесло в зловоние и черноту лондонского тумана запах сена, мягкий свет луны, колдовство лета, – воспоминание о той ночи, когда в густой тьме лужайки Джордж услышал из уст женщины, что он не единственный её обладатель. И на одно мгновение исчезла серная от тумана Пикадилли, и Джордж снова лежал в тени тополей, закрывавших луну, чувствовал, как разрывается у него сердце, лежал, уткнувшись лицом в душистую, мокрую от росы траву.
Ему захотелось положить «пирату» руку на плечо и сказать: «Полно, друг! Время все залечит. Пойдём выпьем с горя!» Но тут кто-то закричал на него, и он отпрянул в сторону. Из черноты показался кэб и в черноте же исчез. И вдруг Джордж увидел, что потерял Босини. Он бросился вперёд, вернулся, чувствуя, как сжимается сердце от страха, того мучительного страха, который приносит на своих крыльях туман. Лоб его покрылся испариной. Он замер на месте, весь превратившись в слух.
– И тут, – как в тот же вечер рассказывал он Дарти за бильярдом в «Красной кружке», – я потерял его.
Дарти благодушно покрутил свои тёмные усики. Он только что выбил разом двадцать три очка.
– А кто была она? – спросил он.
Джордж медленно поднял глаза на обрюзгшее, жёлтое лицо «светского человека», и угрюмая усмешка незаметно скользнула у него по щекам и около тяжёлых век.
«Ну нет, приятель, – подумал он. – Тебе я этого не скажу». Джордж не очень верил в порядочность Дарти, хотя и проводил много времени в его обществе.
– Какая-нибудь фея, – сказал он, натирая кий мелом.
– Фея! – воскликнул Дарти – он употребил более красочное слово. – Я убеждён, что это была жена нашего приятеля Со…
– Вот как? – оборвал его Джордж. – В таком случае вы ошибаетесь!
И промазал. Он намеренно не заводил больше разговора на эту тему, но около одиннадцати часов, доигравшись, как он сам потом поэтически выразился, «до того, что у него уже из глаз полезло», подошёл к окну и, отдёрнув занавеску, выглянул на улицу. Чёрную пелену тумана лишь кое-где разгонял свет, лившийся из окон «Красной кружки», улица была пустынная, мёртвая.
– Не выходит у меня из головы этот «пират», – сказал Джордж. – До сих пор, должно быть, слоняется в тумане. Если только не отправился на тот свет, – добавил он подавленным тоном.
– На тот свет? – сказал Дарти, вспомнивший вдруг своё поражение в Ричмонд-парке. – Ничего ему не сделается. Держу пари, что молодчик был пьян!
Джордж круто повернулся: он был просто страшен – его большое лицо потемнело от ярости.
– Хватит! – сказал Джордж. – Ведь я же говорил, что он был совсем пришибленный.
В то утро, на которое был назначен разбор его дела, Сомсу опять пришлось выйти из дому, не повидавшись с Ирэн; пожалуй, это было к лучшему, питому что он до сих пор не решил, как держать себя с ней.
В суд его просили прийти к половине одиннадцатого, на тот случай, если первое дело (нарушение обещания жениться) будет отложено; однако надежда эта не оправдалась, и обе стороны проявили такую отвагу, что королевскому адвокату Уотербаку представилась возможность лишний раз поддержать свою и без того славную репутацию знатока подобных казусов. От другой стороны выступал Рэм, тоже знаменитый специалист по делам о нарушении обещаний. Это был поединок гигантов.
Суд вынес решение как раз к перерыву на завтрак. Присяжные покинули свои места, и Сомс пошёл закусить. В буфете он встретил отца; Джемс, словно пеликан, затерявшийся на этой пустынной галерее, стоял, задумавшись, над сэндвичем и стаканом хереса. Безлюдную пустоту центрального зала, над которым в мрачном раздумье остановились отец и сын, лишь изредка на миг нарушали спешившие куда-то адвокаты в париках и мантиях, случайно оказавшаяся здесь пожилая леди, какой-то мужчина в порыжелом пальто, со страхом взиравший наверх, и двое молодых людей, болтавших в амбразуре окна со смелостью, не свойственной старшему поколению. Звуки их голосов доходили наверх вместе с запахом, напоминавшим тот, который исходит от заброшенных колодцев и в сочетании со спёртым воздухом галерей создаёт полную иллюзию аромата выдержанного сыра – аромата, неизменно сопутствующего отправлению британского правосудия.