— Да-да, ты оскорбил ее действием, развратный старикан, угрожал бедняжке скорой расправой.
— Да, угрожал! — гордо подтвердил царь. — А теперь убирайся.
— Хорошо, — мрачно кивнул герой, — а как тебе вот это?!
Полидект одурело уставился на лохматое нечто в вытянутой руке героя.
— Что еще за дребедень?
— Голова Медузы Горгоны!
ХЛОП!
— Суеверный, уродец! — довольно констатировал Персей, придирчиво рассматривая каменную статую правителя Серифа.
— Урод, урод, урод, оле-оле-оле-э-э-э!.. — подхватили веселые гости.
Голова Медузы на них не подействовала, ибо пьяные в сандалию греки ни во что, кроме полного кувшина вина не верили, даже во всемогущих богов.
Пир шел своим чередом, и каменная фигура царя на самом почетном месте совершенно никого не смущала. Слуги все так же подливали в царский кубок вино и… о чудо, напиток каждый раз куда-то бесследно исчезал, а каменные щеки мраморного правителя заметно при этом розовели.
Посреди безумного веселья стоял великий Персей и крепко думал, как же ему назвать свою новую статую.
Вариантов было мало, точнее, никаких.
Но тут взгляд гениального скульптора упал на перевязанную ногу изваяния. На ум мгновенно пришло броское название: «Нога, которую рубили».
Глупость, конечно, но лучше, пожалуй, и не назовешь.
Итак, справедливость восторжествовала.
Тиран был наказан, веселые гости как следует погуляли, ну а Персей отомстил за поруганную честь матери. Во всяком случае, так объявили официально.
Власть была торжественно передана старшему брату Полидекта, бедному рыбаку Диктису, который некогда выловил из моря ящик с живыми скитальцами. Хоть в чем-то убогому да повезло. Отдать царскую корону Диктису решил Персей, ну а Зевс такой поступок только одобрил. Олимпу было выгодно, чтобы в Греции правили добродушные дураки, а не алчные кровавые тираны. Да и смертным от этого только лучше.
Услышав удивительную новость, Диктис со страху убежал в лес, ибо заподозрил во всем изощренный план брата, задумавшего все-таки погубить бедолагу родственника, дабы тот не претендовал на престол.
Ловили рыбака где-то около суток. Солдаты тщательно прочесывали лес, а когда новый царь был наконец найден, то с ним пришлось здорово повозиться. Диктис оказал жесточайшее сопротивление: дрался ногами, кусался, плевался и все время норовил ударить кого-нибудь в зубы своей плешивой головой. Рыбака поспешно оглушили обмотанным тряпкой мечом и торжественно отнесли в царский дворец.
Церемонию восшествия на трон Диктис прошел, не приходя в сознание. Неподвижно лежащего царя облачили в роскошные одежды, а на лысоватую голову надели золотую корону.
Но с короной вышла одна неувязочка, уж слишком большая она была, спадала с головы убогого. Пришлось пойти на хитрость и приклеить смолой золотой головной убор к лысой макушке.
Но неприятности с новым правителем на этом не окончились.
Когда царь Диктис благополучно пришел в себя, то сразу же огласил покои душераздирающим воплем раненого кентавра.
Во дворце тут же начался очередной переполох, и расслабившаяся было стража снова бросилась ловить беспокойного правителя.
А все дело в том, что, проснувшись в царских покоях, болезный решил, что умер, благополучно отойдя в мир иной, где наконец свершилось его самое заветное желание стать царем острова Сериф.
Но особенно Диктиса напугала приросшая к голове золотая корона.
Вторично поймать безумца оказалось еще сложнее, чем в первый раз. Диктис учел все свои былые ошибки, с легкостью уворачиваясь от неуклюжих солдат, больше мешавших друг другу, нежели действительно ловивших царя.
Положил конец всему этому безобразию могучий Персей, вовремя подставивший пробегающему мимо правителю подножку. Диктиса схватили, скрутили и отвели прямо к каменному изваянию младшего братца. И только после этого до рыбака дошло, какое счастье ему привалило.
— Спасибо тебе, благородный Персей! — так новый царь обратился к великодушному герою. — Твой великодушный поступок будут помнить в веках.
А ведь прав оказался, шельма! Я вот сейчас через столько лет сижу и пишу о тех самых событиях, блуждающих отдаленным эхом в веках.
Славно правил царь Диктис, рыболовство поощрял, выпустил из тюрем греческих поэтов. Но это все еще ничего, кабы новый правитель особым декретом не амнистировал греческих философов, содержащихся в каменоломнях острова Сериф.
В принципе, они все равно там ни сатира не делали и лишь днями напролет чесали языками. Надсмотрщики день и ночь ходили в сандалию пьяные, вот дисциплины и не было. Заключенные не сбежали лишь благодаря природной лени и нестандартному философскому складу ума. Да и кормили в каменоломнях Полидекта неплохо; бараниной, козьим сыром и свежим молоком.
Разжирели в заключении многие мыслители, раздались вширь и устроили настоящую битву, когда солдаты Диктиса пришли их вызволять.
Разбрелись философы по городам и весям, пуще прежнего отравляя жизнь простому греческому народу.
Но то был практически единственный промах царя, благодаря которому Диктис благополучно вошел в историю.
* * *
Такие вот дела в то время в Греции творились.
Для нас, современников Геракла, все те события кажутся какими-то… мифическими, что ли, как курьезно это ни звучит.
Боги, герои, цари, все перемешалось в головах плохо знающих историю потомков. Ты, конечно, извини, Благородный Читатель, но это я не о тебе. Зевс меня упаси кого-то обидеть! Винить тут следует главных исказителей греческой истории, а именно певцов — аэдов. Вот кого бы я с удовольствием загнал в каменоломни всем скопом, а то и повесил бы парочку для острастки.
Наверное, вы полагаете, что воссоздавать греческую историю легко? Э нет, друзья мои, тяжел сей труд. Подобен он громадному камню, который гонится за бегущим вниз с крутой горы Сизифом. Чуть оступился — и… сами понимаете. Хотя, так или иначе, но в конце пути тебя все равно ждет не очень благородный конец. Вот так и я. Ведь заранее знаю, раскритикуют в пух и прах. Не сразу, конечно, — потом, но такова судьба всех непризнанных гениев.
Главная ведь сложность заключается в том, что все эти так называемые исторические мифы как две капли воды друг на друга похожи. Да вы и сами, наверное, заметили, ознакомившись с первоисточником. Я ведь недаром под конец трактата жалуюсь. Хочу, чтобы вы поняли: здесь все не от меня зависит. Вовсе не по моей прихоти подвиги Геракла, Тесея и Персея похожи, словно герои-близнецы Тикус с Туком. Я бы и рад все поменять, но ведь тогда это будет не исторический трактат, а художественный.