Их окружили плотным кольцом. Из-за угла вышли еще несколько человек.
— Никаких комментариев.
Босх попытался пробиться к машине.
Но им был нужен не он. Камеры нацелились на Шихана, репортеры совали микрофоны чуть ли не в лицо. Растерянный и даже испуганный, детектив попятился, оглядывая кричащую толпу дикими глазами. Босх схватил его за руку и потащил за собой.
— Детектив Шихан, это вы убили Говарда Элайаса? — крикнула какая-то женщина.
— Нет... нет... я не...
— Вы угрожали жертве?
— Послушайте, я же сказал, никаких комментариев, — вмешался Босх. — Вы слышали? Никаких комментариев. Дайте нам...
— Почему вас допрашивали?
— Вам предъявляли обвинение?
Они почти добрались до машины. Несколько репортеров отстали, поняв, что ничего не добьются, но операторы продолжали снимать, зная, что зарабатывают этим свой хлеб. Внезапно Шихан вырвал руку из цепких пальцев Босха и повернулся к преследователям.
— Хотите знать, почему меня допрашивали? Я вам отвечу. Потому что департаменту нужен козел отпущения. Им надо принести кого-то в жертву. Ради сохранения гребаного мира в этом гребаном городе. Им наплевать, кто это будет, — лишь бы сбить недовольство. Под рукой оказался я. Я...
Босх оттащил его от микрофонов.
— Перестань, Фрэнки, забудь.
Он торопливо открыл дверцу сликбэка, затолкал приятеля в салон, обошел машину спереди и сел за руль.
Пару минут ехали молча, и лишь свернув на автостраду номер 101, Босх взглянул на Шихана. Тот смотрел прямо перед собой.
— Не надо было тебе это говорить, Фрэнки. Только раздуваешь пламя.
— Плевать мне на то, что я там раздуваю. Хватит.
Автострада проходила через Голливуд, встречных машин было мало. Где-то далеко, на юге и западе, в небо поднимались струйки дыма. Босх хотел было включить радио, но, подумав, решил, что лучше ничего не знать.
— Они разрешили тебе позвонить Маргарет?
— Нет. Они вообще ничего мне не разрешали, кроме как признаться. Я чертовски рад, что ты появился вовремя и вытащил меня оттуда. Мне не сказали, чем ты их убедил, но задницу мою точно спас.
Босх понимал, о чем спрашивает Шихан, но делиться секретом не спешил.
— Репортеры, наверное, уже побывали у тебя дома, Фрэнки. Представляю, каково пришлось Маргарет.
— У меня для тебя новость, Гарри. Маргарет ушла восемь месяцев назад. Забрала девочек и уехала в Бейкерсфилд. Поближе к родителям. Так что дома меня никто не ждет.
— Извини, Фрэнки.
— Надо было сказать тебе об этом еще тогда. Сам не знаю, почему промолчал.
Босх, подумав, сказал:
— Послушай, почему бы тебе не захватить самое необходимое и не поехать со мной? Поживешь какое-то время у меня. Там тебя никто и искать не станет. Переждешь, пока все это утихнет.
— Ну, не знаю, Гарри, — неуверенно пробормотал Шихан. — У тебя дома и так повернуться негде, а у меня что-то вроде клаустрофобии. К тому же и с женой твоей я даже не знаком. Может, ей не понравится, что на ее диване развалится какой-то чужак.
За окном промелькнуло здание «Кэпитол рекордс». Строили его с тем расчетом, чтобы оно напоминало стеллаж с грампластинками, увенчанный граммофонной иглой. Но, как и многое в Голливуде, оно уже превратилось в символ прошлого. Грампластинки исчезли. Их сменили компакт-диски. Найти грампластинки можно было разве что в магазинах подержанных вещей. Иногда Босху казалось, что и весь Голливуд превратился в большой магазин подержанных вещей.
— Мой дом развалился при землетрясении, — сказал он. — Сейчас там все по-другому. Есть даже комната для гостей. А что касается жены, то... моя тоже от меня ушла.
Произнесенная вслух, фраза прозвучала непривычно, странно. И в какой-то момент ему показалось, что он только что подписал свидетельство о смерти своего недолгого брака.
— Черт, Гарри, да вы же и поженились-то около года назад. Когда это случилось?
Босх взглянул на него и тут же перевел глаза на дорогу.
— Недавно.
Когда через двадцать минут они подъехали к дому Шихана, их никто не встречал. Босх сказал, что ему надо сделать несколько звонков, а потому он останется в машине и подождет, пока Фрэнки соберет вещи. Первым делом Босх позвонил домой, чтобы прослушать поступившие за день сообщения заранее и не прокручивать их потом в присутствии Шихана. Сообщений не было. Он положил телефон и просто сидел, размышляя о том, не было ли приглашение друга выражением подсознательного желания избежать одиночества в опустевшем доме. Пожалуй, нет. Он большую часть жизни прожил один и привык к отсутствию компании и пустым комнатам. Босх знал — настоящее убежище, то, что понимается под словом «дом», находится в нем самом, в его душе.
В зеркале что-то блеснуло, и Босх повернулся. Позади, примерно в квартале от дома Шихана, остановилась машина. Репортер? Вряд ли. Репортер подъехал бы к самой двери и не стал бы прятаться в тени. Он отвернулся и начал думать о том, что еще нужно узнать от Шихана.
Через несколько минут его бывший напарник вышел из дому с большой хозяйственной сумкой. Забросив ее на заднее сиденье, он сел впереди и захлопнул дверцу.
— Мардж забрала все чемоданы, — с улыбкой сообщил Фрэнки. — А я только сейчас и заметил.
Проехав по Беверли-Глен, Босх свернул на Малхолланд. Ему всегда нравилось здесь ночью: извилистая дорога, исчезающие и появляющиеся из тьмы огни города. Но сейчас, минуя поворот к Вершине, он думал о Кинкейдах, укрывшихся где-то там, в безопасности, в роскошном особняке с видом из поднебесья.
— Фрэнки, мне надо спросить тебя кое о чем.
— Валяй.
— Тогда, занимаясь делом Кинкейдов, ты много разговаривал с ним самим. Я имею в виду, с Сэмом Кинкейдом.
— Да, конечно. С такими важными птицами, как он и старик Джексон, и вести себя приходится соответственно. Ляпнешь что не так, а потом не отмоешься.
— Согласен. В общем, ты более или менее держал его в курсе относительно происходящего?
— Конечно. А что? У тебя сейчас такой голос, как у парней из Бюро. В чем дело, Гарри?
— Ни в чем. Просто спрашиваю. Скажи, обычно он тебе звонил или ты ему?
— По-всякому бывало. У него еще был начальник службы безопасности, так тот постоянно держался на связи.
— Рихтер?
— Точно, он. Гарри, ты все-таки скажешь, в чем дело?
— Подожди. Сначала спрашиваю я. Ты рассказывал Кинкейду или Рихтеру о Майкле Харрисе? Постарайся вспомнить.
— Что ты имеешь в виду?