Он продолжал рыться в кейсе, одновременно слушая рассказ о том, какой хорошей пловчихой была девочка. Вообще-то Босх ничего не искал, а всего лишь притворялся, следуя плану, который выработал еще утром, до того, как выехал из дома.
— Она могла проплыть его под водой туда и обратно, — с печальной улыбкой говорила миссис Кинкейд.
Босх тоже улыбнулся, но сухо, без тепла.
— Миссис Кинкейд, как вы пишете слово «невиновность»?
— Извините?
— Слово. Невиновность. Как вы его пишете?
— Это как-то касается Стейси? Не понимаю. Почему вы...
— Пожалуйста, отвлекитесь на минутку. Назовите слово по буквам.
— У меня это не очень хорошо получается. Всегда делаю ошибки. Раньше я постоянно носила в сумочке словарь, и если Стейси спрашивала...
— Попробуйте. Пожалуйста.
Она задумалась. Смущенно посмотрела на Босха.
— Наверное, где-то подвох. Н-е-в-е-н-о-в-н-о-с-т-ь.
Женщина вопросительно подняла брови. Босх покачал головой и снова открыл кейс.
— Не совсем так. После "в" идет "и".
— Ну вот. Так я и знала.
Она снова улыбнулась. Он достал из кейса файл, в котором лежали анонимные записки, которые миссис Кинкейд посылала Говарду Элайасу, опустил крышку и положил файл на диван.
— Посмотрите. Здесь вы тоже написали его неверно, с той же ошибкой.
Она долго смотрела на верхний лист, потом глубоко вздохнула и заговорила, не глядя на Босха:
— Надо было посмотреть в словаре. Но я так спешила, когда писала.
Босх выпрямился. Дышать стало легче. Теперь он знал — самое главное позади. Ему не придется ничего доказывать, убеждать. Она ждала этого момента. Может быть, даже понимала, что он близок. Может быть, потому и сказала, что уже давно не чувствовала себя так хорошо.
— Понимаю. Вы хотите поговорить со мной, миссис Кинкейд? Рассказать обо всем?
— Да, — ответила она. — Хочу.
Босх вставил новую батарейку, нажал на кнопку записи и поставил магнитофон на кофейный столик.
— Вы готовы?
— Да.
Он назвал себя, продиктовал ее имя и фамилию, сообщил время и место допроса. Потом, держа в руке отпечатанный образец зачитал миссис Кинкейд ее конституционные права.
— Вам понятно то, что я только что прочитал?
— Да.
— Вы хотите поговорить со мной, миссис Кинкейд, или желаете пригласить адвоката?
— Нет.
— Нет — что?
— Мне не нужен адвокат. Он уже не поможет. Я буду говорить с вами.
Босх задумался. Сделать все нужно было так, чтобы в дальнейшем не возникло никаких проблем.
— Я не могу давать вам советы юридического характера. Но когда вы говорите «адвокат уже не поможет», это еще нельзя интерпретировать как отказ. Понимаете, что я имею в виду? Всегда существует возможность того, что адвокат...
— Детектив Босх, мне не нужен адвокат. Я в полной мере понимаю, какими обладаю правами, и не нуждаюсь в его помощи.
— Хорошо, в таком случае поставьте, пожалуйста, подпись внизу вот этого документа и распишитесь еще раз там, где указано, что вы не просите пригласить адвоката.
Он положил бумаги на столик и подождал, пока она их подпишет. Потом взял оба листка, проверил подписи, расписался сам в качестве свидетеля и убрал документы в кейс. Остальным пусть занимается окружная прокуратура... если дело дойдет до этого.
— Что ж, тогда все. Полагаю, мы можем начать. Вы хотите рассказать все сами, миссис Кинкейд, или предпочитаете отвечать на мои вопросы?
Он старался как можно чаще называть ее по фамилии — на случай, если пленку будет когда-нибудь слушать жюри присяжных: ни у кого не должно быть сомнений относительно того, кому именно принадлежат голоса.
— Мой муж убил мою дочь. Вы ведь это хотите услышать? За этим вы и пришли, не так ли?
На мгновение Босх замер, потом медленно кивнул.
— Как давно вы знаете об этом?
— Долгое время у меня были только подозрения. Потом... когда я кое-что услышала, они переросли в уверенность. В конце концов он сам сказал мне об этом. Я спросила, и он признался.
— Что именно он вам сказал?
— Сказал, что все произошло случайно, но... но ведь людей не душат случайно, правда? Он сказал, что она угрожала ему, обещала рассказать своим друзьям о том, чем он... что он и другие делали с ней. Он сказал, что пытался остановить ее, уговорить, заставить молчать. Он сказал, что так получилось.
— Где это произошло?
— Здесь. В этом доме.
— Когда?
Она назвала дату. Босх помнил — в этот день в полицию заявили о похищении Стейси. Кейт Кинкейд, похоже, понимала, что детектив обязан задать определенные вопросы, ответы на которые должна зафиксировать пленка.
— Ваша дочь подвергалась сексуальному насилию со стороны вашего мужа?
— Да.
— Он сам признался вам в этом?
— Да.
Она расплакалась и, открыв сумочку, достала салфетку. Босх ждал. Что вызвало эти слезы? Чувство вины? Отчаяние? Боль утраты? Или, может быть, то были слезы облегчения? Возможно, все вместе.
— Как долго Стейси подвергалась насилию? — спросил он, когда она немного успокоилась и положила салфетку на колени.
— Не знаю. Мы поженились за пять лет до того... до того, как она умерла. Я не знаю, когда это началось.
— Когда вы поняли, что происходит?
— Я бы не хотела отвечать на этот вопрос, если вы не против.
Босх посмотрел на нее. Она сидела, опустив глаза. Вопрос касался самого главного, того, из чего вырастало чувство вины, того, что угнетало ее и не давало жить.
— Это важно, миссис Кинкейд.
Она достала из сумочки еще одну салфетку, чтобы остановить новый поток слез.
— Стейси... однажды она пришла ко мне... За год до... Сказала, что он делает с ней то, что не должен... Поначалу я не поверила. Но все равно спросила его. Он, конечно, все отрицал. И я поверила ему. Подумала, что все дело в проблеме адаптации. Привыкнуть к отчиму не всегда легко. Я подумала, что, может быть, Стейси все придумала.
— А потом?
Она не ответила. Замерла, опустив голову, сжав пальцами сумочку.
— Миссис Кинкейд?
— Потом я стала кое-что замечать. Например, Стейси никогда не оставалась с ним наедине, не ходила с ним гулять. Только мне она уже ничего не говорила. Теперь-то, оглядываясь назад, я ясно понимаю почему. Но тогда все было не столь очевидно. Однажды он пошел пожелать ей спокойной ночи и долго не возвращался. Я решила посмотреть, в чем дело, но дверь была заперта.