– Ребекка курила?
– Что?
– Курила. Она курила? Ты ведь жил с ней, ты должен это знать.
– Нет, она не курила. Это отвратительная привычка. – Черроне со злостью посмотрел на блондинку. Бросив окурок на белый ковер, Босх встал и растоптал его ногой. Подойдя к двери, он уже было открыл ее, но вдруг остановился.
– Черроне, ты помнишь женщину в той дыре, куда тебе присылают почту?
– А что с ней такое?
– Она больше не будет платить за квартиру.
– О чем это ты говоришь?
Встав с пола, он уже несколько оправился от унижения.
– Я говорю, что она больше не будет платить тебе за квартиру. Время от времени я собираюсь ее навещать. Если она будет платить, твой куратор из службы надзора получит сигнал и твой обман вылезет наружу. Условный срок будет отменен, и ты вернешься в тюрьму. А оттуда будет сложно управлять твоим бизнесом. На каждом этаже всего два телефона, и коллеги следят, кто ими пользуется и как долго. Думаю, тебе придется с ними делиться.
Черроне молча смотрел на него, подавляя клокочущий внутри гнев.
– А когда я туда приду, будет лучше, если она окажется на месте, – добавил Босх. – Если я услышу, что она уехала обратно в Мексику, я буду считать виновным тебя и отправлю заявление. Если услышу, что она купила себе кооперативную квартиру, я тоже заявлю. Пусть лучше она будет там.
– Это грабеж! – сказал Черроне.
– Нет, козел, это не грабеж, а торжество справедливости.
Дверь он оставил открытой. Дожидаясь лифта, Босх снова услышал крик Черроне:
– Заткнись, дура!
Вечерние часы пик подходили к концу, но добираться до Сильвии пришлось довольно долго. Когда он вошел в дом, она сидела за столом в гостиной, одетая в выцветшие голубые джинсы и футболку, и просматривала школьные сочинения. Один из курсов, которые она вела в одиннадцатых классах, назывался «Лос-Анджелес в литературе». Сильвия всегда говорила, что строит свой курс так, чтобы учащимся захотелось получше узнать свой город: ведь большинство из них приехали сюда из других мест и даже из других стран. Однажды она сказала Босху, что в одном из ее классов школьники говорят на одиннадцати языках.
Положив руку на плечо Сильвии, Босх наклонился, чтобы ее поцеловать. Оказывается, Сильвия просматривала сочинения по книге Натаниэля Уэста «День саранчи».
– Ты ее когда-нибудь читал? – спросила она.
– Очень давно. В школе одна учительница английского заставила нас ее прочесть. Она была просто ненормальной.
Она ткнула его локтем в бок:
– Ладно, умник. Я пробую чередовать простое со сложным. Я задала им «Долгий сон».
– Наверно, они решили, что это произведение не зря называется именно так.
– Что-то ты сегодня веселый. Случилось что-нибудь хорошее?
– Честно говоря – нет. Сегодня там, наоборот, все рухнуло. А здесь… здесь все как раз по-другому.
Она встала, и они обнялись. Гарри гладил ее по спине так, как ей всегда нравилось.
– И что же там происходит?
– Все и ничего. Вероятно, меня втопчут в грязь. Сомневаюсь, что после этого я смогу найти работу даже как частный детектив – вроде Марлоу.
Она отстранилась.
– О чем ты говоришь?
– Точно не знаю. Так, есть кое-что. Нужно будет сегодня над этим поработать. Я займу письменный стол, а ты можешь остаться здесь со своей саранчой.
– Сейчас твоя очередь готовить.
– Ну, тогда мне придется нанять полковника. [20]
– Черт!
– Учителю английского языка не пристало употреблять такие выражения. Что ты имеешь против полковника?
– Он все равно уже умер. Ну ладно, что ж поделаешь…
Она улыбнулась. Этот ритуал повторялся довольно часто. Когда наступала его очередь готовить, он обычно приглашал ее куда-нибудь в ресторан. Было видно, что она разочарована тем, что придется есть жареных цыплят, но сегодня произошло столько важных событий, что необходимо было как следует все обдумать.
Взглянув на выражение ее лица, Босху захотелось признаться во всем плохом, что он только совершил, но он знал, что этого не сделает. И она тоже знала.
– Сегодня я унизил одного типа.
– Да? И за что же?
– За то, что он унижает женщин.
– Все мужчины это делают, Гарри. И что ты с ним сделал?
– Сбил его с ног в присутствии его женщины.
– Вероятно, он это заслужил.
– Я не хочу, чтобы ты завтра приезжала в суд. Вероятно, Чандлер вызовет меня давать показания, но я не хочу, чтобы ты там присутствовала. Кажется, дело будет дрянь.
Она немного помолчала.
– Зачем ты так поступаешь, Гарри? Рассказываешь мне об одном и умалчиваешь об остальном. В некоторых отношениях мы так близки, а в других… Ты рассказываешь мне о типе, которого ты сбил с ног, но молчишь о себе. Что я знаю о тебе, о твоем прошлом? Я хочу ясности, Гарри, а иначе скоро мы начнем унижать друг друга. Когда-то у меня именно этим и кончилось.
Кивнув, Босх опустил взгляд. Чересчур занятый другими мыслями, он не знал, что ей ответить.
– Хочешь полной ясности? – наконец спросил он.
– Конечно.
Она вернулась к своим сочинениям, а он отправился готовить ужин.
Когда они кончили ужинать и Сильвия снова устроилась за столом в гостиной, Босх положил на кухонный стол свой портфель и достал оттуда синие книги по убийствам. На столе стояла бутылка вина, но сигарет поблизости не было. Дома он никогда не курил – по крайней мере пока Сильвия не спала.
Раскрыв первую папку, он разложил по столу материалы на каждую из одиннадцати жертв. Затем, держа в руке бутылку, встал, чтобы можно было видеть всё сразу. Каждый раздел начинался фотографией останков жертвы, сделанной на месте убийства. Сейчас перед ним лежали одиннадцать таких фотографий. Немного поразмыслив над этими делами, Босх прошел в спальню и проверил костюм, который надевал вчера. Снимок замурованной блондинки все еще лежал в кармане.
Забрав его на кухню, он положил фотографию на стол рядом с остальными. Снимок номер двенадцать. Это была чудовищная коллекция – изуродованные тела, кричаще яркая косметика и мертвые глаза. Все тела были полностью обнажены, в резком свете вспышки их нагота казалась особенно вызывающей.
Осушив бутылку до дна, Босх все так же задумчиво смотрел на снимки. Читал имена и даты смерти, смотрел на лица – лица падших ангелов в городе тьмы. Подошедшую к нему Сильвию он заметил лишь тогда, когда было уже слишком поздно.