– Я говорил недавно с Томми Фарадеем, – решил он сменить тему. – Теперь он Томми Фарауэй. Я спросил его, что случилось, но он не ответил. Он только сказал, что свершилось правосудие – что бы это ни означало.

Чандлер выдохнула длинную струю дыма, но некоторое время ничего не говорила. Босх посмотрел на часы. Оставалось еще три минуты.

– Помните дело Гальтона? – спросила она. – Оно касалось гражданских прав – излишнего применения силы.

Фамилия пострадавшего была знакома Босху, но он никак не мог выделить его из тех случаев излишнего применения силы, о которых он слышал или знал.

– Это связано с собакой, да?

– Да. Андре Гальтон. Это было еще до Родни Кинга, когда подавляющее большинство жителей этого города не верило, что их полицейские постоянно творят чудовищные злоупотребления. Гальтон был черным; он ехал на машине с просроченной штрафной квитанцией через Студио-Сити, когда один коп решил его остановить.

Он не сделал ничего плохого, не находился в розыске, просто просрочил на месяц оплату штрафа. И тем не менее он попытался скрыться. Почему – величайшая загадка. Он проехал до Малхолланда и загнал машину на одно из тех мест, откуда любуются видами. После этого он выпрыгнул из машины и по расщелине спустился вниз. Дальше оттуда нельзя было спуститься, но он не хотел подниматься вверх, а копы не хотели спускаться – как они объяснили на суде, посчитали, что это слишком опасно.

Теперь Босх вспомнил эту историю, но ничего не сказал, предоставляя Чандлер возможность высказаться. Ее возмущение было настолько искренним и настолько лишенным адвокатской позы, что ему просто хотелось выслушать ее рассказ.

– Тогда они отправили вниз собаку, – сказала она. – Гальтон лишился обоих яичек и получил стойкое повреждение нервных окончаний на правой ноге. Он мог ходить, но сильно волочил ногу…

– Томми Фарадей, – напомнил ей Босх.

– Угу, он взялся за это дело. Оно казалось абсолютно выигрышным. Гальтон ведь не сделал ничего плохого – только пытался скрыться. Реакция полиции явно не соответствовала ситуации, любой состав присяжных должен был это увидеть. И городская прокуратура это понимала. Собственно, я думаю, это дело вел Балк. Чтобы уладить дело, они предложили полмиллиона, но Фарадей не согласился. Он считал, что получит в суде минимум втрое больше, и поэтому отказался.

Как я уже говорила, дело было в старые времена. Адвокаты по гражданским правам называют такие дела ДК, то есть «до Кинга». Присяжные четыре дня выслушивали свидетелей и за тридцать минут решили дело в пользу копов. За все про все Гальтон получил мертвую ногу и мертвый хрен. Выйдя отсюда, он подошел вот к этой ограде. Там он прятал пистолет, завернутый в пластик. Подойдя к статуе, он сунул пистолет себе в рот. Фарадей как раз в этот момент выходил из двери и увидел, как все случилось. Кровью забрызгало всю статую, вообще все вокруг.

Босх ничего не сказал. Теперь он со всей отчетливостью вспомнил это дело. Подняв взгляд на здание мэрии, он увидел, как над ней кружатся чайки. Его всегда интересовало, что их там привлекает. До океана была не одна миля, но эти морские птицы вечно кружились над мэрией. Чандлер продолжала свой рассказ.

– В этом деле меня всегда интересовали две вещи, – говорила она. – Во-первых, почему Гальтон пытался скрыться? А во-вторых, зачем он спрятал пистолет? И я думаю, на оба вопроса есть только один ответ – он не верил в справедливость, не верил в систему. Он ни на что не надеялся. Он не сделал ничего плохого, но попытался скрыться, потому что был черным среди белых и всю жизнь слышал истории о том, как белые копы в такой ситуации убивают черных. Адвокат твердил ему, что дело абсолютно выигрышное, но он все-таки принес в суд пистолет, потому что всю жизнь слышал истории о том, какие решения выносят присяжные, когда черный свидетельствует против копов.

Босх посмотрел на часы. Пора было идти, но ему не хотелось от нее уходить.

– Вот почему Томми Фарадей сказал, что правосудие свершилось, – добавила она. – Это было правосудие для Андре Гальтона. После этого он передал все свои дела другим адвокатам. Некоторые из них достались мне. А сам он в суде больше не появлялся.

Она загасила то, что осталось от ее сигареты.

– Конец истории, – сказала она.

– Уверен, что адвокаты по гражданским правам часто ее рассказывают, – сказал Босх. – А теперь, стало быть, вы приравниваете к этому делу мою историю с Черчем? Разве я похож на парня, который спустил на Гальтона собаку?

– Тут есть своя особенность, детектив Босх. Даже если Черч был таким чудовищем, каким вы его рисуете, он не должен был умереть. Если система закрывает глаза на злоупотребления в отношении действительно виновных, то следующими могут быть только невиновные. Вот почему я должна заниматься здесь тем, чем занимаюсь.

– Что ж, удачи, – сказал он и тоже загасил сигарету.

– Удача мне не нужна, – ответила она.

Босх проследил ее взгляд – Чандлер смотрела на статую, туда, где покончил с собой Гальтон. Смотрела так, словно на ней все еще была кровь.

– Вот оно, правосудие, – сказала Чандлер, кивнув в сторону статуи. – Оно тебя не слышит. Оно тебя не видит. Оно тебя не чувствует и не может с тобой говорить. Правосудие, детектив Босх, оно как ваша замурованная блондинка.

Глава шестнадцатая

Когда Босх проходил между столами истца и ответчика, направляясь к месту дачи показаний, в зале заседаний было тихо, как в сердце мертвеца. Произнеся слова присяги, он назвал свое полное имя, и секретарь попросила произнести его по буквам.

– И-е-р-о-н-и-м Б-о-с-х.

Затем судья дал слово Белку.

– Расскажите немного о себе, детектив Босх, о своей карьере.

– В полиции я служу около двадцати лет. В настоящее время я приписан к столу убийств в голливудском отделении. Перед этим…

– Почему это называется «столом»?

«О Господи», – подумал Босх.

– Потому что это и в самом деле похоже на стол. Шесть небольших столов сдвинуты вместе и образуют большой стол, за которым сидят детективы – по три с каждой стороны. Это всегда называлось столом.

– Хорошо, продолжайте.

– Перед этим я восемь лет проработал в специальной бригаде по убийствам в отделе ограблений и убийств. До этого я был детективом в столе убийств в Северном Голливуде и в столах по ограблениям и кражам со взломом в Ван-Нуйсе. Около пяти лет я прослужил патрульным, в основном в Голливуде и Уилшире.

Белк не спеша проследил его служебную карьеру вплоть до того момента, когда Босх оказался в составе спецгруппы по Кукольнику. Допрос шел медленно и скучно – скука одолевала даже Босха, хотя это была его собственная жизнь. Отвечая на вопросы, он каждый раз поглядывал на присяжных, и каждый раз лишь немногие из них смотрели на него либо уделяли какое-то внимание его рассказу. Босх нервничал, ладони у него вспотели. Он сотни раз давал показания в суде, но ни разу еще не выступал в собственную защиту. Сейчас ему было жарко, хотя на самом деле в зале суда было чересчур холодно.