– Что вы предприняли тогда?
– Мы посовещались. Миссис Ферз хотела обратиться к своему врачу и ещё к нашему общему родственнику мистеру Майклу Монту, члену парламента. Но я подумала, что, если застану дома двух моих дядей, они скорее помогут нам разыскать капитана Ферза. Я убедила её отправиться со мной к моему дяде Эдриену, попросить его съездить к моему дяде
Хилери и выяснить, не могут ли они вдвоём разыскать капитана Ферза. Я знала, что оба они очень умные и тактичные люди…
Динни заметила, что судья сделал лёгкий поклон в сторону её дядей, и заторопилась:
– …и старые друзья семьи Ферзов. Я подумала, что если уж они не сумеют разыскать его без лишнего шума, то другие и подавно. Мы отправились к моему дяде Эдриену" тот согласился позвать на помощь дядю Хилери, и тогда я отвезла миссис Ферз в Кондафорд к детям. Это всё, что мне известно, сэр.
Следственный судья поклонился ей и сказал:
– Благодарю вас, мисс Черрел. Вы дали чрезвычайно ценные показания.
Присяжные неуклюже задвигались, словно намереваясь тоже отдать поклон; Динни сделала над собой усилие, вышла из клетки и заняла место рядом с Хилери, который положил на её руку свою. Девушка сидела не шевелясь. Она чувствовала, как слеза, словно последняя капля летучей смеси, медленно скатывается у неё по щеке. Апатично слушая дальнейшее – допрос главного врача психиатрической лечебницы и обращение судьи к присяжным, Динни страдала от мысли, что, желая быть честной по отношению к живым, казалась нечестной по отношению к мёртвому. Как это ужасно! Она дала показания о ненормальности человека, который не мог ни оправдаться, ни объясниться. Со страхом и любопытством увидела она, что присяжные вновь занимают места, а их старшина встаёт, готовясь огласить вердикт.
– Мы полагаем, что покойный скончался вследствие падения в меловой карьер.
– Это означает смерть от несчастного случая, – пояснил судья.
– Мы выражаем наше соболезнование вдове.
Динни чуть не захлопала в ладоши. Итак, эти извлечённые из архива люди оправдали его за недостатком улик. Она подняла голову и с неожиданной, почти задушевной теплотой улыбнулась им.
Динни наконец опомнилась, подавила улыбку и заметила, что Хилери лукаво смотрит на неё.
– Нам можно идти, дядя Хилери?
– Пожалуй, даже нужно, пока ты окончательно не соблазнила старшину присяжных.
Выйдя на улицу и глотнув сырого октябрьского воздуха – был типичный английский осенний день, девушка предложила:
– Пройдёмся немного, дядя. Передохнем и дадим выветриться запаху суда.
Они повернули и быстро пошли вниз, к видневшемуся вдали морю.
– Дядя, мне страшно интересно, что говорилось до меня. Я ни с кем не впала в противоречие?
– Нет. Из показаний Дианы сразу стало ясно, что Ферз вернулся из психиатрической лечебницы, и судья обошёлся с ней очень деликатно. Меня, к счастью, вызвали раньше Эдриена, так что его показания лишь повторили мои, и он не привлёк к себе особого внимания. Жаль мне журналистов: присяжные не любят констатировать самоубийство и смерть в припадке безумия. В конце концов, никто не знает, что произошло с Ферзом. Там было глухо, темно – он легко мог оступиться.
– Вы действительно так считаете, дядя?
Хилери покачал головой:
– Нет, Динни, он задумал это с самого начала и выбрал место поближе к своему прежнему дому. И, хоть не следовало бы, скажу: слава богу, что он это сделал и обрёл покой.
– О да! А что теперь будет с Дианой и дядей Эдриеном?
Хилери набил трубку и остановился, чтобы прикурить.
– Видишь ли, моя дорогая, я дал Эдриену один совет. Не знаю, воспользуется ли он им, но ты поддержи меня при случае. Все эти годы он ждал. Пусть подождёт ещё один.
– Дядя, я с вами целиком согласна.
– Неужели? – удивился Хилери.
– Диана просто не способна ни о ком думать – даже о нём. Ей нужно пожить одной с детьми.
– Интересно, – протянул Хилери, – не готовится ли сейчас какая-нибудь экспедиция за костями? Его надо бы на год удалить из Англии.
– Халлорсен! – воскликнула Динни, всплеснув руками. – Он же опять едет. Дядя Эдриен ему нравится.
– Чудно! А он его возьмёт?
– Возьмёт, если я попрошу, – просто ответила Динни.
Хилери опять бросил на неё лукавый взгляд:
– Какая опасная девица! Не сомневаюсь, что кураторы предоставят Эдриену отпуск. Я напущу на них старика Шропшира и Лоренса. А теперь мне пора обратно, Динни: тороплюсь на поезд. Это огорчительно – воздух здесь хороший. Но Луга чахнут без меня.
Динни взяла его руку:
– Восхищаюсь вами, дядя Хилери.
Хилери воззрился на девушку:
– Я что-то не улавливаю ход твоих мыслей, дорогая.
– Вы знаете, что я имею в виду. Вы сохранили старые традиции – служение долгу и всё такое, – и в то же время вы ужасно современный, терпимый и свободомыслящий.
– Гм-м! – промычал Хилери, выпуская клуб дыма.
– Я даже уверена, что вы одобряете противозачаточные меры.
– Видишь ли, по этой части мы, священники, – в смешном положении. Было время, когда мысль ограничить рождаемость считалась непатриотичной. Но боюсь, что теперь, когда самолёты и газы ликвидировали нужду в пушечном мясе, а число безработных неудержимо растёт, непатриотичным становится скорее отказ от противозачаточных мер. Что же касается христианской догмы, то во время войны мы, как патриоты, уже не соблюдали одну заповедь: "Не убий". Сейчас, оставаясь патриотами, мы логически не можем соблюдать другую: "Плодитесь и размножайтесь". Противозачаточные меры большое дело, по крайней мере для трущоб.
– И вы не верите в ад?
– Нет, верю: он как раз там и находится.
– Вы стоите за спорт в воскресные дни, верно?
Хилери кивнул.
– И за солнечные ванны в голом виде?
– Стоял бы, будь у нас солнце.
– И за пижамы, и за курящих женщин?
– Нет, с сигаретами я не примирюсь – не люблю дешёвки и вони.
– По-моему, это недемократично.
– Ничего не могу с собой поделать. На, понюхай!
Динни вдохнула дым трубки.
– Пахнет хорошо – сразу чувствуется латакия. Но женщинам нельзя курить трубку. Впрочем, у каждого свой конёк, о котором человек не умеет судить здраво. Ваш – отвращение к сигаретам. За этим исключением вы поразительно современны, дядя. В суде я разглядывала присутствующих, и мне показалось, что единственное современное лицо – у вас.
– Не забывай, дорогая: Чичестер держится древним своим собором.