— Вы хотите сказать, что вопрос единства — это выбор прежде всего немцев?
— Да, — сказал Горбачев, — но с учетом существующих реалий.
Все остальные слова Коля больше не интересовали. Он летел в Бонн, уже зная, что скоро, совсем скоро станет канцлером объединенной Германии.
С этого времени канцлер Коль и президент Горбачев обращались друг к другу на «ты» и называли друг друга Гельмут и Михаил.
— Реалии сегодняшнего дня, — вздохнул канцлер. — С Югославией будет не так просто. Москва ни за что не позволит нам признать независимость отделяющихся югославских республик. Если можно в Югославии, почему нельзя в Советском Союзе? Они понимают, что это неизбежно потянет одно за другим и приведет к распаду и их государства. После событий в Вильнюсе, я думаю, они более всего опасаются за Прибалтику. А мы не должны ухудшать и без того шаткое положение Горбачева. Пока советские войска в Германии, мы вынуждены считаться с фактором самого Горбачева.
— Его положение весьма нестабильно, — осторожно заметил Геншер, — там могут быть любые изменения.
— Этого я и опасаюсь, — нахмурился Коль. — Пришедший на смену Горбачеву преемник может оказаться менее уступчивым. И тогда нам все придется начинать сначала.
— Мы должны думать об объединенной Германии, — настойчиво напомнил Геншер, — уже сегодня. Выход в Средиземное море через Австрию, Хорватию, Словению. В новых югославских государствах будут сильны, очень сильны прогерманские настроения. Это будет означать создание мощной базы на юге страны.
— И неизбежный конфликт с Горбачевым. Он мне дал понять, что не хочет признания югославских республик. Иначе он не сможет остановить прибалтийские республики. Начнется общий распад.
— Начнется, — подтвердил Геншер, — но мы всегда должны держать на всякий случай такой вариант в резерве. В Москве могут произойти любые неожиданности.
— У вас есть какая-то определенная информация? — насторожился Коль.
— Мне звонил Бейкер. После литовского кризиса положение Горбачева очень неустойчиво. Американцы боятся, что он может быть заменен на другого политика.
— Американцы тоже против признания новых государств в Европе. Буш будет против. И его поддержит Миттеран, который сразу поймет, зачем нужны эти маленькие государства на юге Германии. Это опасная игра.
— Я говорил о дальней перспективе, — возразил Геншер, — но события в Югославии могут подтолкнуть нас к принятию быстрых решений.
— Оставим пока этот вопрос, — не согласился канцлер. — Для нас важнее сегодня вывод советских войск из Германии. И фактор присутствия их имущества на территории страны. Мы уже говорили по этому поводу. Я думаю, нам нужно сконцентрироваться на этих вопросах.
— Согласен, — кивнул Геншер. — Я вчера говорил с моим американским коллегой. Судя по всему, у американцев все получилось. Саддам Хусейн ничего не смог сделать против американских систем вооружения.
— Я бы удивился, если бы было иначе, — заметил канцлер, — или у вас опять было свое мнение?
— Только не в этом случае, — засмеялся Геншер. — Я, как и вы, верю в мощь западной цивилизации.
Этой ночью Волков привез большой чемодан и, запихав в него тело убитого капитана, вынес к машине. Евсеев от ужаса плохо соображал и даже не мог помочь Волкову. Они выехали за город и закопали тело у каких-то кустов. При этом Волков хладнокровно разбил камнем лицо убитого и стащил с того всю одежду.
Евсеев так разволновался, что, отойдя от места погребения, ощутил страшные спазмы и к машине вернулся весь перепачканный. Полковник, холодно взглянув на него, нахмурился.
— Тоже мне офицер, — презрительно сказал контрразведчик.
— Я не могу на такое смотреть, — взмолился Евсеев. — Как я объясню отсутствие капитана Янчораса в штабе? Своим людям, наконец?
— А почему ты должен объяснять? — спросил Волков. — Твоя задача доставить деньги. Куда делся капитан — ты знать не должен. Он просто не явился вовремя к самолету. Сейчас многие литовцы дезертируют из армии, спишут все на это. После Вильнюса у нас в Германии было два случая, когда литовцы бежали из частей. Из-за погибшего можешь не беспокоиться. Его никто не найдет, если, конечно, ты не будешь болтать.
Евсеев молчал. В душе он уже тысячу раз проклинал себя за то, что связался с такими страшными людьми, как Сизов и Волков. Он еще не знал, что в тот момент, когда они везли тело убитого капитана за город, генерал Сизов позвонил по ВЧ в Москву, в ЦК КПСС.
— Да, — снял трубку Чиновник.
— Это я, — быстро произнес Сизов, — я не мог найти вас целый день.
Поэтому звоню так поздно.
— Я ведь просил не звонить ко мне на работу, — разозлился Чиновник, — мы уже договаривались насчет этого.
— ВЧ невозможно прослушать, — возразил Сизов, — поэтому я и рискнул вас побеспокоить.
— Что вам нужно?
— У нас через три дня начнется проверка. Комплексная проверка. Мне нужно получить от вас разрешение на перевод денег.
— Вы мне говорили, что все в порядке.
— Я не думал, что они начнут так быстро все проверять.
— Действуйте, разрешил Чиновник, но держите меня в курсе происходящего.
И положил трубку, не попрощавшись. Сизов почти сразу приказал Ратмирову найти полковника Волкова. Найти где угодно и во что бы то ни стало.
Добросовестный помощник засел за телефон, во Волкова в номере гостиницы не было. Не было его и у знакомой, чей телефон полковник оставил на всякий случай.
Во втором часу ночи Ратмиров догадался позвонить к Евсееву и нашел у него полковника. Испуганный Евсеев, уже ничего не соображавший от навалившихся на него проблем, передал трубку сидевшему рядом с ним Волкову. Полчаса назад они приехали в номер и теперь, достав бутылку водки, устроили своеобразные «поминки» по убитому капитану.
Услышав, что его ищет Ратмиров, полковник быстро взял трубку, понимая, кто поручил найти его в Берлине.
— Полковник, — услышал он голос Ратмирова, — с вами хотят говорить.
— Да, — прижал трубку к уху Волков.
— Добрый вечер, — услышал он знакомый голос, — как у вас дела?
— Все в порядке, завтра вылетаем.
— Хорошо. Утром получите телеграмму. Я попросил Матвеева, он дал официальное разрешение, чтобы ты сопровождал самолет. У Евсеева все прошло благополучно?
— У него да.
— А у кого нет?
— Пропал капитан Янчорас, — полковник понимал, что разговор по обычному телефону может быть прослушан и на всякий случай сотворял себе еще одно алиби. Но в Берлине его не поняли.