– Нет, боюсь, что мне придется лично его побеспокоить.
Внимательный взгляд остановился на ее лице.
– Пожалуйста, пройдите со мной, может быть, он вас примет.
Викторина, не шелохнувшись, сидела в маленькой приемной. Вдруг она увидела в дверях лицо какого-то молодого человека и услышала:
– Войдите, пожалуйста.
Она судорожно глотнула воздух и вошла. В кабинете Майкла она взглянула на него, на его секретаршу и снова на него, бессознательно взывая к его благородству, его молодости, его честности, – неужели он откажется переговорить с ней наедине? У Майкла сразу мелькнула мысль: «Деньги, наверно. Но какое интересное лицо!» Секретарша опустила уголки губ и вышла из комнаты.
– Ну, что скажете, мисс... э-э... Мануэлли?
– Простите, не Мануэлли. Я миссис Бикет. Мой муж тут служил.
Как, жена того парня, что таскал «Медяки»? Гм! Бикет, помнится, что-то плел – жена, воспаление легких. Да, похоже, что она болела.
– Он часто говорил о вас, сэр. И он теперь совсем без работы. Может, у вас бы нашлось для него место, сэр?
Майкл молчал. Знает ли эта маленькая женщина с таким необычайно интересным лицом о воровстве?
– Он сейчас продает шары на улице. Я не могу видеть этого! Стоит у святого Павла и почти ничего не зарабатывает. А мы так хотим уехать в Австралию. Я знаю – он очень нервный и часто спорит с людьми. Но если бы только вы могли его принять...
Нет. Она ничего не знает!
– Очень сожалею, миссис Бикет. Я хорошо помню вашего мужа, но у нас нет для него места. А вы совсем поправились?
– О да! Только я тоже никак не могу найти работу! Какое лицо для обложек! Прямо Мона Лиза!! Ага!
Роман Сторберта!
– Ладно, я поговорю с вашим мужем. Скажите, вы бы не согласились позировать художнику для обложки? При желании могли бы и дальше работать по этой части. Вы как раз подходящая модель для моего друга. Вы знаете работы Обрн Грина?
– Нет, сэр.
– Очень неплохо – даже совсем хорошо, хоть и в декадентском духе. Так вы согласились бы позировать?
– Я согласна на всякую работу, лишь бы добыть денег. Но лучше не говорите мужу, что я была у вас. Он может рассердиться.
– Хорошо! Я с ним встречусь как будто случайно. Вы говорите, он стоит у святого Павла? Только здесь, к сожалению, работы нет, миссис Бикет. Да кроме того, он едва сводил концы с концами на наше жалованье.
– Когда я болела, сэр.
– Да, конечно, это сыграло роль.
– Конечно, сэр.
– Ладно, давайте я напишу вам записку к мистеру Грину. Присядьте.
Он писал, украдкой поглядывая на нее. Это худенькое большеглазое лицо, эти иссиня-черные вьющиеся волосы – необычайно интересно! Пожалуй, чересчур утонченно и бледно для вкусов широкой публики. Но, черт возьми! Нельзя же из-за публики вечно рисовать стандартные синие глаза, золотистые локоны и красные, как мак, щеки! «Она не совсем в обычном вкусе, писал он, – но так хороша в своем роде, что может стать художественным типом, как типы Бердсли и Дана».
Когда Викторина ушла с запиской, Майкл позвонил секретарше.
– Нет, мисс Перрен, она ничего у меня не выпрашивала. Но какое лицо, правда?
– Я тоже решила, что вам надо поглядеть на нее. Но ведь она не писательница?
– О нет!
– Ну, надеюсь, она добилась того, что ей нужно.
Майкл усмехнулся.
– Отчасти, мисс Перрен, отчасти! Вы меня считаете ужасным дураком, а?
– Ничуть, что вы! Но, по-моему, вы слишком мягкосердечны.
Майкл взъерошил волосы.
– А вы бы удивились, если бы я сказал, что сделал важное дело?
– Пожалуй, мистер Монт.
– Ну, тогда я вам не скажу ничего. Когда вы перестанете дуться, можно продолжать письмо к моему отцу насчет «Дуэта». Очень, мол, сожалеем, что при нынешнем положении дел мы лишены возможности переиздать разговор этих старых хрычей; мы на этом и так потеряли уйму денег. Конечно, вам придется это перевести. А потом надо написать старику что-нибудь ободряющее. Ну, например: «Когда французы образумятся и птички запоют, – словом, к весне мы надеемся еще раз пересмотреть этот вопрос в свете...» м-м-м... чего, мисс Перрен?
– В свете накопленного нами опыта. Насчет французов и птичек можно пропустить?
– Чудесно! «Преданные вам Дэнби и Уинтер». Вы не считаете, что появление этой книги в нашем издательстве – возмутительный пример непотизма?
– А что такое непотизм?
– Злоупотребление сыновней преданностью. Он никогда ни гроша не заработал своими книгами.
– Он очень изысканный писатель, мистер Монт.
– А мы за эту изысканность расплачиваемся. И всетаки он славный «Старый Барт»! Ну, вот пока и все. Идите завтракать, мисс Перрен, да как следует позавтракайте! У этой девушки и фигура необычайная, правда? Она очень тоненькая, но держится совсем прямо. Да, я все хотел вас спросить, мисс Перрен... Почему современные девицы всегда ходят как-то изогнувшись и вытянув шею вперед? Ведь не может быть, что они все так сложены?
Щеки секретарши зарделись.
– Конечно, причина есть, мистер Монт.
– А! Какая?
Щеки секретарши зарделись еще ярче.
– Я... я как-то не решаюсь...
– О, простите! Я спрошу жену. Только она-то держится очень прямо!
– Видите ли, в чем дело, мистер Монт: сейчас модно, чтобы... ну, сзади... ничего не было, а ведь это... и м... не так – вот они и стараются добиться такого вида, втягивая грудь и вытягивая шею. На модных картинках так рисуют, и манекенщицы всегда так ходят.
– Понятно, – сказал Майкл. – Спасибо, мисс Перрен! Очень мило, что вы объяснили. Дальше идти некуда, верно?
– Да, я сама совершенно не придерживаюсь этой моды.
– Нет, ничуть!
Секретарша опустила глаза и удалилась. Майкл сел к столу и стал рисовать на промокашке женский профиль. Но это была не Викторина...
Викторина, позавтракав, как всегда, чашкою кофе с булкой, поехала подземкой в Челси с письмом Майкла к Обри Грину. Правда, ее поход не увенчался успехом, но мистер Монт был очень добр, и Викторина повеселела.
У студии стоял, отпирая дверь, молодой человек – очень элегантный, в светло-сером спортивном костюме, весь какой-то скользящий, без шляпы, со светлыми, красиво зачесанными назад волосами и мягким голосом.
– Натурщица? – спросил он.
– Да, сэр. Вот, пожалуйста, у меня к вам записка от мистера Монта.
– От Майкла? Войдите.
Викторина прошла за ним. Комната почти вся светлозеленая – высокая комната с верхним светом и стропилами; стены сплошь увешаны рисунками и картинами, а часть картин как будто соскользнула на пол. На мольберте стояло изображение двух дам, с которых почти совсем соскользнули платья, – и Викторина смутилась. Она заметила, что глаза художника, светло-зеленые, как стены комнаты, скользят по ней внимательным взглядом.