«Было бы более кстати, если бы вы видели бога», – подумал Сомс, но не сказал ничего вслух и даже удивился этой мысли – он-то сам никогда не видел таких вещей.

– Может быть, вам неизвестно, сэр, что сейчас гораздо больше верующих, чем до войны. Люди открыли, что у них есть не только тело.

– Ах, Обри, вспомнила! – вдруг сказала Флер. – Не знаете ли вы каких-нибудь медиумов? Нельзя ли мне заполучить кого-нибудь из них к себе? На таком полу, как у нас, да еще если Майкла выставить за дверь, можно наверняка сказать, что никакого обмана не будет. Бывают ли эти чернокнижники в свете? Говорят, что они необычайно увлекательны.

– Спиритизм! – буркнул Сомс. – Угу-мм! – он не мог бы выразить свою мысль яснее, говори он хоть полчаса!

Глаза Обри Грина скользнули по Тинг-а-Лингу.

– Попробую вам это устроить, если вы мне дадите вашего китайчонка на часок завтра днем. Я приведу его назад на цепочке и накормлю самыми вкусными вещами.

– А зачем он вам?

– Майкл прислал мне сегодня замечательную маленькую натурщицу, но, понимаете, она не умеет улыбаться!

– Майкл?

– Да. Совершенно новый тип, и я кое-что задумал. Когда она улыбается, будто луч солнца скользит по итальянской долине; но когда ее просишь улыбнуться, она не может. Я и подумал – не рассмешит ли ее ваш китайчонок?

– А мне можно прийти взглянуть? – спросила Флер.

– Да, приведите его завтра сами; но если я ее смогу уговорить, она будет позировать для нагой натуры.

– О-о! А вы мне устроите спиритический сеанс, если я вам одолжу Тинга?

– Устрою.

– Угм-мм, – снова проворчал Сомс.

Сеансы, итальянское солнце, нагая натура! Нет, пора ему снова заняться Элдерсоном, посмотреть, чем можно помочь, а эти пусть играют на скрипке, пока Рим горит!

– До свидания, мистер Грин, мне некогда, – сказал он вслух.

– Чувствую, сэр, – сказал Обри Грин.

«Чувствую!» – мысленно передразнил его Сомс, уходя.

Обри Грин тоже ушел через несколько минут встретив в холле какую-то даму, просившую доложить о себе.

А Флер, оставшись наедине со своим телом, снова провела по нему руками сверху вниз. «Нагая натура» напомнила ей об опасности слишком драматических переживаний.

V. ДУША ФЛЕР

– Миссис Вэл Дарти, мэм.

Имя, которое даже Кокер не смог исказить, подействовало на Флер так, словно чей-то палец внезапно притронулся к обнаженному нерву. Холли! Флер не видела ее с того дня, как вышла замуж не за Джона. Холли! Целый поток воспоминаний – Уонсдон, холмы, меловая яма, яблони, река, роща, Робин-Хилл! Нет! Не слишком приятно видеть Холли; и Флер сказала:

– Как мило, что вы зашли.

– Я сегодня встретилась с вашим мужем на Гринстрит, и он пригласил меня. Какая чудесная комната!

– Тинг! Пойди сюда, я тебя должна представить. Это – Тинг-а-Линг, правда – совершенство? Он немного расстроен из-за новой обезьянки. А как Вэл, как милый Уонсдон? Там было так изумительно спокойно.

– Да, славный, тихий уголок. Мне никогда не надоедает тишина.

– А как... как Джон? – спросила Флер с легким сухим смешком.

– Разводит персики в Северной Каролине. Британская Колумбия не подошла.

– Вот как! Он женат?

– Нет.

– Он, верно, женится на американке.

– Ведь ему еще нет двадцати двух лет.

– Господи! – сказала Флер. – Неужели мне только двадцать один год! Мне кажется, будто мне сорок восемь.

– Это оттого, что вы живете в гуще всех событий и встречаете такую массу людей.

– И, в сущности, никого не знаю.

– Разве?

– Конечно нет. Правда, мы все зовем друг друга по именам, но в общем...

– Мне очень нравится ваш муж.

– О, Майкл – прелесть! А как живет Джун?

– Я ее вчера видела – у нее, конечно, опять новый художник, Клод Брэйнз. Он, кажется, так называемый вертижинист.

Флер закусила губу.

– Да, их теперь много. Но, вероятно, Джун считает его единственным.

– Да, она считает его гением.

– Удивительный она человек.

– Да, – сказала Холли. – Преданнейшее существо в мире, пока увлечена чем-нибудь. Возится, как наседка с только что вылупившимися цыплятами. Вы никогда не видели Бориса Струмоловского?

– Нет.

– И не смотрите.

– Я видела его скульптуру – он лепил одного из дядей Майкла. Вполне нормальная вещь.

– Да. Джун решила, что он сделал эту вещь только ради денег, а он ей этого не мог простить. Она, конечно, была права. Но как только ее питомец начинает зарабатывать, она ищет другого. Она – прелесть!

– Да, – сказала Флер, – мне она очень нравилась.

И еще поток воспоминаний: и кондитерская, и река, и маленькая столовая в квартирке Джун, и комната на Гринстрит, где она под пристальным взглядом синих глаз Джун переодевалась после венчания.

Флер схватила «Обезьяну» и подняла ее повыше.

– Ну разве это не сама жизнь? – проговорила она. Пришла бы ей такая мысль в голову, если бы не Обри Грин? Но в этот момент его слова казались удивительно правильными.

– Бедная обезьянка, – вздохнула Холли. – Мне всегда так их жаль! Но картина, по-моему, чудесная.

– Да, я ее повешу вот тут. Достать еще одну картину – и комната была бы закончена. Но все так дорожат своими китайскими вещами. Эту я получила случайно – умер один человек, Джордж Форсайт, – знаете, тот, что играл на скачках.

– О-о! – тихо протянула Холли. Она вдруг вспомнила насмешливые глаза этого старого родственника в церкви, когда венчали Флер, услышала его глухой шепот: «Выдержит ли она дистанцию?» А правда, выдерживает ли она дистанцию, эта хорошенькая лошадка? «Хотел бы, чтобы она отдохнула. Жаль, что ей некуда дезертировать!» Но нельзя задавать такие интимные вопросы, и Холли ограничилась общим замечанием:

– Как вы воспринимаете жизнь. Флер? Вы, современная золотая молодежь? Когда оторвешься от всего и проживешь двадцать лет в Южной Африке, чувствуешь себя как-то вне жизни.

– Жизнь! О, мы, конечно, знаем, что жизнь считается загадкой, но мы и не пытаемся ее разгадывать. Мы просто Хотим пользоваться минутой, потому что не верим, что чтонибудь долговечно. Но мне кажется, мы не вполне умеем пользоваться ею. Мы просто летим вперед и надеемся на что-то. Конечно, существует искусство, но не все мы – художники; а кроме того, экспрессионизм... вот Майкл, например, говорит, что в нем нет никакого содержания. Мы с ним носимся, – но Майкл, верно, прав. Я встречаюсь с невероятным количеством писателей и художников – считается, что они очень занятные люди.