– Ах, какой же он молодец, этот Иваровский! – воскликнула Наталья Платоновна, когда лектор закончил говорить. – Я каждый раз восхищаюсь: как просто он умеет объяснять такие сложные вещи, как до каждого сердца доходит!

В Каменке любили посудачить о том, что школьная директриса – баба-то с придурью, а все потому, что замуж не вышла, детей не вырастила. Раньше Нора считала, что так оно и есть: слишком уж много было в Наталье Платоновне восторженности, странной для ее солидного возраста. Но это прежняя Нора так считала, а теперь она смотрела в горящие восторгом глаза директрисы, и этот восторг был ей понятен.

Это был восторг перед тем чистым и тонким миром, в котором действовали совсем другие правила, чем в мире, где все они проживали свою жизнь день за днем.

Музыка Баха зазвучала снова. Надежда Степановна приподнялась было со стула, чтобы уйти, но тут же села обратно. Нора обвела взглядом учителей. Все слушали, даже завхоз Трифоныч. На некоторых лицах было недоумение, на некоторых скука, но и у математички Ольги Даниловны, и у трудовика Власова, и у Петра Васильевича Туроверова – да, у него тоже – горел в глазах живой интерес.

– Интересно тебе, Нора? – негромко спросила директриса. – Как молодому человеку – интересно?

– Да, Наталья Платоновна.

Нора ответила совершенно искренне. Не то что даже интересно… Это было то, про что цыганки говорят «чем сердце успокоится».

Сердце ее успокаивалось в этой музыке и в глуховатом голосе человека, который музыку объяснял.

– Товарищи! – решительно произнесла Наталья Платоновна, когда музыка закончилась. – Я считаю, мы должны написать коллективную благодарность профессору Московской консерватории Иваровскому.

– Он не профессор, – заметил Туроверов. – Просто преподаватель.

– Это неважно! Он делает замечательное, благородное дело и заслуживает добрых слов с нашей стороны! Напишем ему благодарность от всего коллектива, все подпишемся и отправим. И укажем, что просим передавать его лекции почаще.

– Да, грамотно он выступает, – согласился Петр Васильевич. – И с физикой интересно связал. Только почему письмо, Наталья Платоновна?

– В письме можно более подробно выразить наши впечатления, – разъяснила она. – Телеграмма не позволяет этого сделать.

– Да я не про телеграмму. А про то, что можно бы и человека направить в Москву. Выразить, так сказать, товарищу Иваровскому наше восхищение.

– Как это – в Москву? – удивленно спросила Наталья Платоновна. – Кого направить?

Все посмотрели на Петра Васильевича, и Нора тоже.

О том, что он скажет, она догадалась прежде, чем он произнес первое слово. Она и сама не знала, почему об этом догадалась, но догадка ее оказалась правильной.

– А вот Маланина у нас самый молодой член коллектива, – сказал Петр Васильевич. – И что с того, что она техничка простая? Комсомолка, работает добросовестно, а главное, вся жизнь ведь у нее впереди. Разве справедливо, что она не имеет возможности расширить свой кругозор? Учеников на экскурсии возим, а она разве не заслужила? Я считаю, мы должны командировать ее в Москву. Составить коллективное письмо – и командировать. Пускай встретится с товарищем Иваровским, поговорит, передаст нашу благодарность. И ей польза, и ему как специалисту будет приятно.

Он прямо посмотрел в глаза Норе. Ей показалось, что она слышит его голос.

«Захочешь, постараешься – все в Москве решишь, – сказал этот голос. – Там тебе не деревня и не район, никто тебя не знает. Не будь же ты дурой!»

– Слушайте, товарищи… – изумленно проговорила директриса. И радостно воскликнула: – А ведь правильно! Ведь прав Петр Васильевич! Нора! Как ты относишься к этому предложению?

Кажется, из всех, кто собрался в учительской, только Наталья Платоновна и не испытывала никакой неловкости. То ли восторженность застила ей глаза, то ли то, что была она приезжей и не очень-то разбиралась в здешних отношениях. Во всяком случае, все, кроме нее, либо отвели взгляд от Туроверова, либо и вовсе глаза опустили; все им было понятно не хуже, чем Норе. А Платоновна смотрела весело и ответа требовала бодро.

– Я согласна с предложением Петра Васильевича, – глядя прямо в лицо Туроверову, тихо проговорила Нора. – Это правда, у меня вся жизнь впереди. Спасибо, Наталья Платоновна.

– Вот и отлично! Значит, так в протоколе и запишем. Что общее собрание коллектива постановило премировать комсомолку Маланину и из денег, отведенных на экскурсии для старшеклассников, выделить средства на ее командировку в Москву с культурно-познавательной целью. А тебе, Нора, – добавила она, – вообще пора задуматься о своей дальнейшей жизни. Очень странно, что ты не стремишься учиться дальше, получать профессию. Что, так и будешь всю жизнь полы мыть? Надо, надо думать на перспективу! Вот и будем надеяться, что поездка тебе в этом поможет, – заключила она. – Что ж, товарищи, все свободны.

Все потянулись к выходу. Как Нора ни медлила выходить из школы, все-таки столкнулась на крыльце с Туроверовым.

– Не будешь дурой – все свои вопросы в Москве решишь, – негромко сказал он и усмехнулся.

Нора даже не удивилась, что почти слово в слово угадала его мысли. Да, для нее он необычно все придумал. Но сам он был так обычен, что она видела его насквозь – его желания, страхи, намерения.

Впрочем, сразу же выяснилось, что не все его намерения были ей понятны.

– А не решишь вопрос, – еще более понизив голос, добавил Туроверов, – обратно я тебе возвращаться не советую. Иначе я сам твой вопрос тут на месте решу. Своими методами. Надежными.

Что означают его слова, догадаться было нетрудно. Убьет вряд ли, но вот изобьет так, что, как он говорил, сама она скинет, – это не ходи к гадалке. Или насильно вольет в горло какую-нибудь отраву, которая убьет в ней ребенка; в самом же деле есть, наверное, бабки, которые такой отравой промышляют. Или к еще какой похуже бабке отведет и за руки-ноги будет держать, пока та выскоблит из нее ненужный ему плод. Да мало ли что еще придет в голову человеку, который не привык встречать на своем пути препятствий! Уж такое препятствие, как Нора, он запросто сметет.

Она растерянно посмотрела на Туроверова. Но взгляд ее уперся уже только ему в спину – он сбежал с крыльца и, широко шагая, пошел прочь через школьный двор.

«Не вернусь! – подумала Нора. – Лучше на вокзале сдохну, а сюда не вернусь!»

Она чувствовала, как слезы встают у нее в горле. И как тут же превращаются в большой ледяной ком, от которого всю ее пронизывает холодом. Мертвым холодом.

Глава 15

Через три дня после Федькиной свадьбы, словно дождавшись, чтобы он отгулял при хорошей погоде, в Москву наконец пришла настоящая осень, не умилительно-золотая. Небо стало серым и будто опало, опустилось низко к земле, и ветер пронесся по Патриаршим, сдул с деревьев все листья, и пруд пошел мрачной темной рябью.