– Ничего со мной не было, – вздохнула Нора. – Жила себе, и все. А родитель мой, я так думаю, просто меня бросил. Сестре двоюродной привез, да и сбежал от хлопот подальше. Тетя Валя говорила, что меня какая-нибудь девка портовая ему родила, он моряк был.
– И ты его ни разу не видела?
– Нет, – покачала головой Нора. – Тетя Валя говорила, он шебутной был и дурной, брат ее.
– Почему был?
– Так сгинул же. Как в Каменку меня привез, так ни слуху от него ни духу с тех пор не стало.
– В общем, ешь говядину, – подытожила Алиция. – И гречневую кашу тоже, мама ее вот сюда, в банку, положила. Я только дня через три смогу к тебе забежать.
– Алиция… – Нора теребила угол одеяла. – Так мне стыдно, сил моих нет!
– Брось, Нора. – Глаза Алиции сделались серьезными. – Стеснение твое – просто глупости. Все это очень странно, конечно, как ты к нам пришла. Но, может быть, это судьба.
– Кому – судьба? – тихо спросила Нора.
– Неизвестно, – так же серьезно ответила Алиция. – Да не расстраивайся ты, – добавила она уже обычным своим тоном. – Папа с Андрюшкой вернутся, что-нибудь придумаем.
Алиция затолкала пуховый платок в сумку и убежала. Нора даже не успела спросить, когда приезжают ее отец и муж. Да и разве в этом дело? Дело-то в том, что надо успеть вернуться домой, пока не родился ребенок. А как это сделать, если врачи ей даже с кровати вставать не разрешают? Сейчас вот все соседки в больничный парк гулять пошли, погода-то солнечная, теплая, а она на койке лежит, и даже шевелиться ей не велено.
Так пролежала она две недели, и ни одной толковой мысли о будущем в голову ей не пришло. И когда ее все-таки выписали с напутствием дома тоже лежать не вставая, она чувствовала себя такой подавленной, что хоть в больнице оставайся.
Хорошо им говорить – «дома»! А что делать, если дома никакого и нету? Куда вот завтра идти, и то непонятно.
Но об этом, как вскоре выяснилось, ей заботиться было не нужно. В день выписки за Норой приехал Андрей.
Нора впервые видела мужа Алиции. Она боялась его не меньше, чем самого Александра Станиславовича Иваровского. Но оказалось, что с Андреем она чувствует себя даже легче, чем с его женой и тещей.
Он был простой человек, душою ясный – это одно. А второе – были у него мысли, которых Нора, конечно, не понимала, но которые, она чувствовала, были очень важные. И так эти два качества, простое и сложное, соединялись в нем, что он казался ей не человеком даже, а деревом. Большим живым деревом, которое растет, как природа велела, а людям только и остается, что любоваться им да прислоняться к крепкому его стволу.
Хотя ростом этот Андрей был совсем невысокий; Алиция точно была повыше мужа. Увидев его, Нора вдруг вспомнила, как тетя Валя с презрением говорила про высоких мужиков: «А чего с той ихней высоты? Хорошая палка – говно мешать».
Вспомнив это, она улыбнулась.
– О! – заметил Андрей. – А Алька говорит, ты целыми днями плачешь.
Он ожидал Нору в вестибюле, и она сразу его узнала – Алиция описала своего мужа очень выразительно: крепкий такой, и лицо ясное.
– Может, тебя до такси донести? – спросил он. – Тебе же вроде ходить нельзя.
Он спросил об этом так деловито, что Нора не улыбнулась уже даже, а рассмеялась.
– Чего ты? – удивился Андрей.
– Ничего. – Она постаралась сделать серьезное лицо. – Ты не волнуйся, я сама дойду.
Оказывается, когда Алиция говорила: «Если Андрюшка будет меня на руках носить», – то не выдумывала, а просто называла то, что есть на самом деле.
И робеть перед ним, оказывается, незачем. И Нора даже не заметила, что сразу стала звать его на «ты».
В такси выяснилось, что едут они не на Малую Бронную, а за город.
– Теща сказала, чтобы я тебя на дачу привез, – объяснил Андрей. – Они там вчера полдня совещались, с врачами созванивались и решили, что на свежем воздухе все-таки лучше будет. Тем более Кузнецовы тоже в Кофельцах уже, первую помощь, если что, окажут.
– Почему это? – тихо, словно и не у него, а у себя самой, спросила Нора.
– Потому что Кузнецовы врачи, – ответил Андрей. – Илья Кириллович – взрослый, а Мария Игнатьевна – детский.
– Возитесь вы со мной – это почему? – объяснила Нора.
– А почему же не помочь? – пожал плечами Андрей. Потом обернулся к сидящей на заднем сиденье Норе и, улыбнувшись, добавил: – А дамы наши, между прочим, всякую мистику вокруг тебя развели.
– Какую мистику? – не поняла Нора.
– Ну, что твое появление не случайно, и все такое. Ты, они считают, из сказки Андерсена. – Он окинул Нору веселым взглядом. – А похожа, кстати. Теща с Алькой спорят, на кого больше – на Балерину из «Стойкого оловянного солдатика» или на Принцессу на горошине.
– Ни на кого я не похожа, – вздохнула она. – Свалилась людям на голову. Только я ведь правда не хотела вас в хлопоты вводить. И в мыслях у меня не было, честное слово!
– Ты не переживай. – В голосе Андрея было что-то такое, от чего сразу хотелось так и сделать, как он говорит: не переживать. – Все наладится. Потруднее бывало. Ты лучше вот что… Посиди-ка тихо. Можешь?
– Конечно, – кивнула Нора.
– Мне одну штуку надо обдумать, – объяснил Андрей. – Одну формулу. Я на тебя не буду реагировать, ты не обижайся.
Да разве можно на него обижаться? Пусть он обдумывает хоть сто всяких формул, если ему надо.
Ехали долго; Нора даже задремала. И проснулась, только когда такси остановилось на травяной дорожке возле двухэтажного деревянного дома, обшитого серым тесом.
– Приехали, – сказал Андрей. – Вот наша веранда. А Тенета – с другой стороны. А к Кузнецовым – вон по той тропинке. Запоминай на всякий случай.
Нора не знала, кто такие Тенета и Кузнецовы, но на всякий случай запомнила. Раз Андрей велел.
Из глубины дома доносилась музыка – тихая, наверное, на пианино играли. На веранде стоял стол, на столе вазочка с печеньем. Вокруг вазочки вертелся воробей и клевал печенюшку. Пока Андрей расплачивался с таксистом, Нора подошла к ступенькам веранды.
Из окна на первом этаже выглянула Алиция.
– Приехали! – сказала она.
Такси стало разворачиваться на узкой улице, а Андрей подошел к окну и взял Алицию за руку.
Ничем он не был похож на кавалера де Грие, каким представляла его себе Нора. Лицо у него было ни капельки не французское, и не только что русское, а даже совсем простое. Но то, как он взял за руку свою жену, как посмотрел ей в лицо, стоя под ее окном, – все это было как у кавалера де Грие, когда он сжимал Манон в своих объятиях так тесно, что они занимали только одно место в карете.
И точно так же, как в ту ночь, когда впервые восстал в ее воображении этот французский кавалер, Нора почувствовала, что собственная жизнь отступает от нее, и все, что до сих пор томило ее и мучило, становится неважным.