– Я как человек потенциально бездомный не могу не согласиться. Но не отвлекайся, продолжай, сын мой!
– А почему ты бездомный? Муж из дома выгоняет?
– Надоел он мне. Скучный и мутный. ПРОДОЛЖАЙ!!!
– Трудно. Написать еще труднее.
– Боишься спалиться?
Он замолчал. Минут пять экран мерцал в тишине, и я уже начала волноваться, что он передумал. Но нет.
– Плевать. Честно, я уже сто раз пожалел о том, как все вышло. Не представлял я, как тяжело будет с таким жить. Банальная штука – груз вины. Но ведь невыносимая. Знаешь, я иногда просыпаюсь ночью, потому что мне снится один и тот же сон. Я стою на похоронах и вижу людей – они рыдают и все показывают на меня пальцем. И я понимаю, что хоронят того, кого я сбил. И я пытаюсь заглянуть в гроб, чтобы увидеть его лицо. Или ее, потому что я толком не уверен, кто это был – мужчина или женщина. В общем, я пытаюсь увидеть, а гроб опускается. Все ниже, ниже, и я перегибаюсь, чтобы успеть, и тут срываюсь и лечу туда, в грязную яму. И просыпаюсь. Так уже раз десять точно.
– К психиатру тебе надо.
– Я обхожусь коньяком.
– Тоже метод. Психологически эффективный.
– Да уж. Знаешь, я тогда с женой поругался. Она ко мне пристала как банный лист – оставь машину и оставь. Ей то ли в «Ашан» надо было ехать, то ли в «Карусель», с подружкой ее, Олеськой. Та, кстати, вообще с Машкой моей – как сиамский близнец, только телефонный. Ни дня без Олеськи. В общем, она меня пилила, а я с ней ругался. Ну какой «Ашан», а я как к Данилову должен добираться? На метрополитене? Я тогда вообще эту машину обожал, будь она неладна.
– Какая машина-то?
– «Кашкай». Да не важно.
– Не дал жене тачку? Вот и мой никогда мне ее не давал, пришлось завести свою. Теперь, правда, думаю продавать – надоело тратиться на ремонт, на бензин. – Это я врала, конечно. Для маскировки. Но ведь машина и правда большой расход.
– Зато я теперь свободен как ветер – оставил жене машину, мне она больше вообще не нужна. Спасибо, накатался. В общем, уехал я в тот день на колесах. Напоследок сказал ей, что, если ей нравится, она может с Олеськой скинуться и на такси. А продукты в руках притащить – это святой долг замужней женщины. В общем, нес какой-то бред. Реально глупости и причем обидные. Потому что машину ей давать я не хотел, просто не хотел, и все. Машка надулась, конечно. Хотя она у меня вообще-то хорошая.
– Если хорошая – чего ж бросил?
– Я плохой. А она слишком, знаешь, небесная. Парит в облаках, ни в ком зла не видит.
– Может, ты ошибаешься? Таких вообще не бывает.
– Когда она на меня смотрит своими влюбленными глазами, мне плохо так, что хоть из окна прыгай. Я-то этого не стою, я – свинья. Мне бы только чтобы все было по-моему. Я и любовницу завел, хотя жену любил. Зачем? Ты меня спроси. Просто так ведь положено – жена, любовница, машина. Чтобы как у людей. Смотрю на эту любовницу, и хочется ее попросить выйти и чтоб она никогда больше не возвращалась. Гадость. Машка – она такая одна.
– Ты, похоже, все еще ее любишь? – написала я, внутренне подсобравшись.
– Да никого я не люблю. Любил – да, очень любил. И сам все развалил. А в тот день она на меня так посмотрела, именно вот как мудрая любящая богиня, и спокойно так сказала: ты, мол, пожалеешь, что так со мной поступаешь. Ты, мол, не должен бы так с человеком, которого приручил. Процитировала Экзюпери. Я потом ее слова знаешь как вспоминал! Да я ей эти слова простить не мог потом, мне все казалось, что это она накаркала.
– Как так?
– Ну, вот так. Говорю тебе, я – свинья ужасная. Мне так было удобно думать. Всегда же нужен кто-то еще, чтобы быть виноватым. Она сказала, что я пожалею? Ну, так я пожалел. В ту ночь к Данилову жена вернулась с дачи. Ей стало плохо, она попросила соседа, и он ее привез. Пришлось мне уезжать. И главное, ведь думал я о том, чтобы заказать такси. Но подумал, что у Данилова двор стремный, могут машину угнать. Или не угнать, так повредить. Поцарапать или попытаться что-то украсть, стекло выбить. Но главным образом подумал, что потом обратно тащиться, машину забирать, время терять…
– В общем, поехал. Пьяный! – Я написала, а сама сидела и вспоминала тот день. Честно говоря, память практически ничего не выдавала. Для меня это был еще один обычный день с еще одной обычной ссорой. Алексей всегда был такой, капризный, немного эгоистичный – машину у него было действительно не выбить. И болтал всегда какую-то чушь, чтобы от меня отболтаться. Ну и что? Кто так не делает?
– Не то чтобы пьяный, я был почти никакой. Правда, сам я считал себя совершенно в норме. Конечно, боялся. ГИБДД боялся, что придется откупаться. Сейчас это дорого. В общем, ехал я, как мне казалось, аккуратно. Но никого же и не было, время-то уже около двух ночи. Садовое кольцо вообще пустое. Я несся не помню с какой скоростью. Музыка играла. Какая же песня?
– Да какая разница! – злилась я.
– Я помнил. А, вот. Джерри Холливел, It’s raining man. Я еще на www.youtube.com потом видел переделку, называется «Мужицкий дождь». Не слышала?
– Слышала. Мне ее подруга скачала. – Это была не подруга. Это был сам Алексей, он тогда очень повеселился, эта песня была переведена на русский язык, причем крайне близко к тексту, и оказалась ужасно смешной и пошлой. Как раз как он любит. Мужики вообще любят всякие глупые пошлые приколы. Правда, перевод песни был реально смешной.
– Ну вот, она и играла. Не переделка, конечно. Оригинал. А я летел. Знаешь, как это бывает. Когда ты выпил, музыка громкая, ты на скорости. Класс. Просто кайф. И откуда ОН взялся – я понятия не имею. Кажется, он медленно шел через Садовое кольцо. Я, кажется, помню его – серая мешковатая фигура, странная. Как привидение, но только я не понял, как он оказался именно передо мной. Кажется, он шел по другой стороне. Или он шел все-таки быстрее, чем я думал.
– Что значит «кажется»?
– Да не помню я ничего точно. Только удар. Слушай, как жутко даже сейчас вспоминать. Я помню удар. Сильный такой, конкретный. И еще звук. Это он упал, наверное. А я не сразу затормозил. Еще метров сто пролетел. Реакция-то была ни к черту, я же пьяный был. Выхожу, дорога пустая. Там – он. Не шевелится.
– Кошмар.
– Нет. Это не самый кошмар. Да, конечно, это ужас, но ведь он сам, скорее всего, был пьян. Кто же на пустой дороге идет прямо под колеса. Впрочем, может. Я несся быстро. И ни на что не смотрел особо. Но самый кошмар начался после этого. Я, конечно, сразу протрезвел. У меня как-то все отнялось, ноги стали ватными… Я сел на асфальт, прямо у машины, и как-то завис. Мысли побежали как сумасшедшие. Что теперь меня посадят в тюрьму. Потому что там же ограничение скорости 60, а у меня никакого тормозного пути. Я его ведь и не видел. И глаза Машки передо мной: «Ты пожалеешь». Тут я вспомнил, что я сильно пьян и что в этом случае посадят в любом случае. В общем, я кое-как встал, стараясь не смотреть ТУДА, залез в машину и уехал.