Глаза у него были закрыты, Машка чуть тряхнула его, требуя посмотреть на нее, и он посмотрел: глаза в глаза.
И она, четко выговаривая каждое слово, сказала:
— Я люблю тебя. И всегда любила. Только тебя. Только ты. До смерти.
Он кивнул:
— Это точно. До смерти.
И это не было столь не любимой Машей пустой, цветистой цитатой. В их случае это была правда. Истинная.
«До смерти! Это уж точно!» — подумал Осип, выходя из номера.
Оставив Игоря у двери, охранять,~ и пообещав позже с ним разобраться, он подхватил вместе с Олегом бесчувственного Юрйка. У лифта на первом этаже их встретили охранник корпуса и администратор, бледная от волнения.
— Осип Игнатьевич, — затараторила она, оправдываясь, — мы только на минуточку отвернулись, тут у проживающего возникла проблема, все шумели. Мы его не пустили бы, ума не приложу, как он прошмыгнул!.
Осип скинул тело на руки охраннику:
— Этого отнесите в его номер! Помыть, привести в чувство, вызвать врача, обработать раны. Принесите ему еду. Из номера не выпускать до моего распоряжения! С вами, девушка, — и он оглядел ее с ног до головы мужским оценивающим взглядом, — я разберусь позже. — И пружинящей походкой направился к дверям.
«Ну и как ее охранять, когда она рванет на свои раскопки? Мальчонок по степи с биноклями раскладывать? А если в Японию или, того хуже, в Китай поедет?» — радостно улыбаясь, думал он. Нет, не поедет она от своего Димы никуда! Еще чего! Им надо восемнадцать лет наверстывать! А тот — раскопки!
Подходя к ждавшей машине, Осип Игнатьевич напевал: «I love you, baby! Парапа-па-па-па! I love you, baby!»
Дима осторожно уложил Машу на кровать и, так же осторожно сняв с нее порванную одежду, лег рядом, подперев голову левой рукой.
Потрогал кончиками пальцев заплывающий ее глаз, распухающую, начинающую синеть скулу, стер кровь в уголке рта.
— Болит?
— Нет. Не знаю, — смотрела на него не отрываясь Маша. — Дима, тогда, в детстве, ты меня не пустил уйти, спас., Мне никто не говорил из взрослых, ты им не сказал?
Он покачал головой, поглаживая пальцами ее пострадавшую щеку.
— Я потом поняла, когда выросла, и многое про это узнала. Ты со мной тогда был там и ругался, требовал вернуться, и я вернулась к тебе.
— Ты спасла меня сейчас и вчера от самого себя. Нас обоих спасла.
— Ужас какой-то, — усмехнулась Маша. — Чип иДейл спешат на помощь! А нельзя нам как-то попроще, без пропаданий и спасений? А?
— Наверное, нет, попроще нельзя.
— Ну и ладно! — согласилась она.
— Люблю тебя, — признался Дима спокойным голосом. — Всегда любил, только не, понимал этого.
Когда-то старенький доктор скорой помощи сказал ему: «У вас теперь с этой девочкой одна кровь, и вряд ли вы встретите кого-то еще, с кем сможете перемешаться кровью».
Он на всю жизнь запомнил эти слова, а понял только сейчас.
— Машка, пошли домой. И надо врача тебе вызвать.
Эпилог
— Да никуда ты не поедешь! — достигнув близкой к пограничной точки возмущения, начальственно рокотал Победный.
— Димочка, я всего дня на два, ну, может, на три! — уговаривала она.
— Какие раскопки, Машка?! Ты на шестом месяце беременности!
Маша отмахнулась:
— Я хорошо себя чувствую! Я же не буду породу копать!
— Понятно! Будешь ползать на коленках, кисточкой пыль веков смахивать! Нет, Маша! — сощурил тигриные раздраженные глаза Дмитрий Федорович.
— Да не буду я, Дима! У меня там отличные ребята, они сами все смахнут и раскопают, а мне понадобится только пальчиком указывать, что делать!
-— Ты!! — бушевал Дима. — Пальчиком? Ну да! Мария, давай прекратим этот разговор! Какие раскопки?!
— Дима, они там все остановили, я сказала — без меня ничего не трогать, они меня ждут!
— Машка, что мы спорим из-за какой-то ерунды?
— Это не ерунда! Это колчан вождя! Ты что?! Дима, ну все, все, ну не ругайся!
Она полезла обниматься. Раздраженный до невозможности Дмитрий Федорович поотворачивался немного, для порядка, но, тяжко вздохнув, обнял строптивую жену, сел в кресло и усадил ее себе на колени.
— Машка, это глупость какая-то — тащиться черт-те куда! Там сейчас жара несусветная и никаких нормальных условий! Наверняка туалет деревянный с дыркой!
— Не все так плохо, Дим! Ну, деревянный, так я буду жить в поселке, с хорошим туалетом!
— Ну да, таким же, но покрашенным, — ворчал, уже сдавшись, понимая, что не отговорит, Дима.
Прошел год с тех пор, как они встретились и уже не расставались, а Дима все еще не привык, что счастье — это так просто и что у него есть Машка!
Он тихо млел, переполняемый нежностью от ее присутствия рядом. Даже когда они спорили, он с ходу, с удовольствием и размахом нырял в разборку, утверждаясь главой семьи и чувствуя себя счастливым.
Он побаивался немного, в душе — надо поосторожней, чтобы не спугнуть это их счастье!
У них теперь были совместно пережитые события, накопленные за этот год. И он помнил все и иногда, когда просыпался ночью, смотрел на спящую Машку, прижавшуюся к нему, и перебирал в памяти, как личные сокровища, эти воспоминании, и улыбался от удовольствия и тихой радости.
Как он привез ее сюрпризом, никого не предупредив, на Николину Гору, и родители и Машка сначала смотрели друг на друга, оторопев, а потом бросились обниматься, целоваться и рыдали втроем, а Дима злился на себя ужасно и пытался остановить эти потоки:
— Хватит! Что вы плачете! Прекратите немедленно! Все же хорошо!
— От этого и плачем! — пояснила Лидия Андреевна, поглаживая Машу по волосам.
У него в горле закипали слезы, и он никак не мог понять, каким надо было быть идиотом, чтобы, живя в Москве, не отыскать Ковальских! Они сменили адрес, несколько раз переезжали, но Осип нашел бы их за полчаса! И мама просила не один раз, а он... Слов не было, только злость на себя!
— Все, хватит! Машка нашлась и теперь никуда не денется, не потеряется, потому что будет моей женой!
Сообщение вызвало обратное действие, многократно усилив поток слез.
Дима рассмеялся, вытирая слезы с лица, а мама взволнованно спросила:
— Так у нас что, свадьба?
— А что такого? — не понял Дима переполоха.
— Как — что такого! Надо же подготовиться!
— Мам, да все подготовят, что ты волнуешься? Скажем, через неделю. А чего тянуть?
— Как через неделю? — совсем уж разволновалась Лидия Андреевна.