Впрочем, ей хватило. Даже чересчур!
Не обратив внимания на растекающуюся лужу на полу, она взяла бокал и пошла в свою комнату. Включила все освещение — люстру, торшер и бра над кроватью. Достала из стола заветную папку, в которую складывала все портреты Ильи, нарисованные с натуры и по памяти, расставила и разложила их на столе и на полу.
Потом налила в бокал шампанское до краев, подняла бокал вверх и произнесла тост, обращаясь к смотревшему на нее со всех рисунков Илье:
— Поздравляю тебя с женитьбой, а себя со смертью надежд!
Оказалось, что пить шампанское залпом — экстремальный вид особого спорта! Юлька чуть не задохнулась, давясь пузырьками, норовившими вернуться на исходную позицию — в бокал, вместе с жидкостью, их образовавшей.
Юлька вздохнула. Налила еще. Потом села на стул и, потягивая шампанское, стала рассказывать нарисованному Илье, как она его любит… и как он ее предал.
Юлька не запомнила, что она рассказывала портретам, она сразу опьянела и говорила без остановки, запивая текущие по лицу слезы шампанским.
Родители, встревоженные Юлькиным недомоганием, ушли пораньше из ресторана, чтобы проверить, как она себя чувствует.
Они нашли дочь в ужасном состоянии.
Никогда до этого не пившей Юльке казалось, что она умирает. Она, конечно, не была пай-девочкой, пробовала и шампанское, и вино. Несколько глотков под бдительным оком родителей или с друзьями, тайком, в школьном дворе. Но это были глотки. А так, чтобы залпом, два бокала шипучего напитка, на голодный желудок!
Папа с мамой бросились спасать неразумное дитя.
Для начала ее надо было раздеть, потому что Юлька не потрудилась снять даже обувь. Она отталкивала их руки, стонала, плакала, на что-то жаловалась.
— Боже мой, Игорь! — плакала мама вместе с дочкой, стягивая с нее юбку и колготы. — Мы с тобой идиоты! Зачем мы потащили ее на эту свадьбу?! Кто мог знать, что у нее все так серьезно!
— Марин, потом все переживания! — останавливал маму отец.
Папа сделал горячий, крепкий и сладкий чай и, не обращая внимания на пьяные Юлькины возражения, влил в нее целебный напиток. Потом отнес ее на руках в ванную и держал, пока мама поливала ее голову из душа теплой водой.
Настроение у протрезвевшей на пару градусов Юльки стало бесшабашным и веселым.
— О, родители, это вы, привет! — обрадовалась она, обнаружив рядом папу с мамой.
— Ну, что, процесс отрезвления пошел! — усмехнулся папа. — Ребенок заметил родителей!
— Игорь! — попеняла ему мама и обеспокоенно спросила: — Юлечка, тебе получше?
— Да мне хорошо! Что вы переживаете? — заплетающимся языком отвечала Юлька. — Все нормально! Найду себе ровесн… ровесен… в общем молодого… и влюблюсь!.. И к черту этого Илью!
— Конечно, найдешь, конечно, влюбишься, — соглашалась мама, вытирая ей полотенцем волосы.
Папа держал сидящую на стуле Юльку за плечи.
— И пусть живет со своей Леночкой! На здоровье! — пьяно шумела Юлька.
— Игорь, надо еще чаю! — обратилась мама к отцу поверх Юлькиной головы.
Папа кивнул, отпустил Юлькины плечи и шагнул к плите.
— А я, мамочка, — продолжала рассуждать Юлька, — буду жить с ров… ров… с молодым! А Илья станет сморщенный и ста-а-аренький!
Скорчив рожицу, Юлька показала руками, каким стареньким станет Илья.
— Вот и хорошо, вот и правильно — согласилась с ней мама.
Папа присел перед Юлькой на корточки и стал поить ее новой порцией чая. Юлька покорно сделала несколько глотков, потом отодвинула от себя папины руки, почувствовав, что силы у нее закончились.
— Только сначала мне надо его разлюбить, — тяжело вздохнула она. И уснула в одно мгновение.
Много лет спустя мама рассказала ей, как в тот вечер они с отцом долго сидели рядом со спящей Юлькой, рассматривали портреты Ильи и разговаривали шепотом.
— Что ты об этом думаешь? — спросила мама.
— Об этом? — Папа протянул ей один из портретов. — Что наша дочь талантлива, она так точно уловила все мелочи и выбрала ракурс.
— Я спрашиваю о ее сегодняшней истерике.
— Это была не истерика, Мариш, — вздохнул папа. — Она оплакивала свою любовь.
— Мы не хотим признать, что Юлька уже выросла. Нам казалось, она маленькая и ее восторженная влюбленность пройдет сама собой.
— Как думаешь, она справится? — вздохнула мама, посмотрев на рыжую дочь.
— В этом я не сомневаюсь. Вопрос только в том, что она решит для себя, — сможет ли разлюбить Илью и много ли времени ей на это понадобится.
— Ох, Игорь! — всплеснула руками мама. — Она такая бескомпромиссная, эмоциональная, страстная. Если любит, так уж любит, а если нет, бесполезно надеяться. Я боюсь, что она может сломать себе жизнь с этой дурацкой безответной любовью!
— Да ладно, не драматизируй раньше времени! — ободряюще улыбнулся папа. — Она хоть и взрослая, ей только шестнадцать лет. Еще сто раз влюбится и разлюбится!
— Дай-то бог! — усмехнулась мама. — Игорь, а Илья догадывается, что она так его любит?
— Нет, конечно, — покачал головой отец. — Он ее любит как дочку, как сестренку. И это к лучшему, а если бы знал, стал бы более внимательным. Юлька приняла бы это за повод для надежды…
— Может, ты и прав, — с сомнением в голосе сказала мама. — А может, лучше бы было ему сказать, чтобы они больше не виделись… с глаз долой…
— Да они и так не видятся и не разговаривают, — успокоил ее папа. — А сейчас у него семья, скоро ребенок будет. Все пройдет, вот увидишь.
Поступит в институт, там студенческая жизнь, новая компания, новые знакомства. Про Илью забудет моментально.
Мама с нежностью посмотрела на спящую Юльку и усмехнулась:
— Да, сегодня она была хороша! Как она показывала, каким стареньким он станет!
Родители тихонько рассмеялись.
— Идем, — сказал папа, — пусть спит. Завтра девочка будет болеть с похмелья.
Юльке было так плохо, когда она проснулась, как не было плохо нигде и никогда, даже в том дурацком пионерском лагере в Крыму!
Папа с мамой лечили ее народными средствами от трудной национальной болезни, называемой похмелье. Юлька стонала, каялась, обещала, что больше никогда в жизни…
Но день, вынужденно проведенный в постели по причине отсутствия сил, головной боли и позывов к рвоте, оказался неожиданно продуктивным — она приняла важное решение. Юлька решила жить, забыв про Илью, и дала себе месяц времени на то, чтобы разлюбить его.
…Юля усмехнулась от своих воспоминаний. Она встала с кресла, взяла кружку со стола и пошла на кухню. Раз уж выдался свободный от работы день и не рисовалось ей под нахлынувшие воспоминания, надо было заняться приготовлением пищи, не мешая мыслям течь, как им хочется. Она давно не готовила «кулинарных шедевров», перебивалась чем-нибудь простецким. Кирилл обожал ее фирменные блюда, а блюд у нее было множество. Но поварское искусство не стало ничьей обязанностью — ни ее, ни Кирилла. Они готовили по желанию или довольствовались бутербродами, а иногда шли в какое-нибудь кафе.