— А где девушка?
— Она не совсем хорошо себя чувствует, — заступилась за нее Сара. — К тому же я не хочу оставлять сына одного.
Он больше ни о чем не спросил ее, и она пошла вслед за ним в джип в старом выцветшем голубом платье и простых туфлях, волосы были туго заплетены в косу. Она умылась и покрыла голову белым чистым шарфом, в котором выглядела даже моложе.
— Спасибо, что согласились, — поблагодарил он, когда они ехали к замку, и взглянул на нее с уважением. — Я понимаю, что вы не обязаны делать это.
— Я знаю. Но умирающие мальчики всегда умирающие мальчики, независимо от того, англичане они или немцы. — Таково было ее отношение к войне. Она ненавидела немцев за то, что они сделали, но она не могла ненавидеть раненых и даже Иоахима, который был всегда так сдержан с ней. Она сочувствовала тем, кто был в большей нужде, чем она сама.
В эту ночь Сара несколько часов провела в операционной, держа миски, наполненные кровью, и полотенца, пропитанные обезболивающими средствами. Она подавала инструменты и помогала обоим докторам. Она без устали работала до рассвета, а потом они спросили ее, не может ли она подняться с ними наверх. Лишь войдя в собственную спальню, полную раненых, Сара внезапно поняла, где она и как странно тут находиться. На полу были койки и матрасы, и по меньшей мере сорок человек лежали бок о бок, плечо к плечу, и дневальные едва могли, перешагивая через одного, подойти к другому.
Она делала то, что могла, меняя повязки, промывая раны. Только с наступлением дня Сара спустилась вниз, туда, где раньше была ее кухня. Полдюжины дневальных ели там, какие-то солдаты и две женщины, взглянувшие на нее, когда она вошла, о чем-то заговорили друг с другом по-немецки. Ее платье, руки и даже лицо были в крови, волосы падали на лицо прядями, но она, кажется, ничего не замечала. И тут один из дневальных сказал ей что-то. Она не поняла его, но невозможно было ошибиться, что он говорил с уважением и, кажется, благодарил ее. Она кивнула и улыбнулась им, когда ей подали чашку кофе. Тогда одна из женщин показала на ее живот и, кажется, спросила, все ли в порядке, и она кивнула и благодарно села с дымящейся чашкой кофе. Только теперь Сара почувствовала, как она измучена. Несколько часов она не думала ни о себе, ни о ребенке.
В этот момент вошел Иоахим и попросил ее пройти в его кабинет. Она последовала за ним через зал и, когда вошла, снова почувствовала себя странно, даже письменный стол и занавески были те же самые. Это была любимая комната Вильяма, и здесь ничего не изменилось, если не считать того, что теперь здесь жил другой человек.
Иоахим предложил ей сесть в кресло, которое было так хорошо ей знакомо, и ей пришлось преодолеть желание усесться поудобнее, как она делала всегда, когда они вели с мужем долгие беседы. Вместо этого она вежливо села на краешек и отпила глоток кофе, напомнив себе, что теперь в этой комнате она чужая.
— Спасибо за все, что вы сделали сегодня ночью. Я боялся, что это будет слишком тяжело для вас. — Он посмотрел на нее с беспокойством. Он много раз проходил мимо нее этой ночью, когда она, не жалея себя, работала, спасая чью-то жизнь, или, едва сдерживая слезы, закрывала глаза мальчику, которого им не удалось спасти. — Вы, должно быть, измучены.
— Я устала, — честно призналась она, улыбнувшись, но глаза все еще были грустными. Они потеряли так много молодых солдат. И ради чего? Она баюкала одного, словно ребенка, он держался за нее точно так же, как Филипп, и умер у нее на руках из-за раны в животе. Она не в силах была спасти его.
— Спасибо, Сара. Я отвезу вас домой. Думаю, что худшее позади.
— Позади? — спросила она удивленно и так резко, что он вздрогнул. — Разве война окончена?
— Я имел в виду сейчас, — спокойно ответил он. Его взгляды не слишком отличались от ее, хотя он не мог себе позволить высказать их.
— Какое это имеет значение? — спросила она, ставя чашку на стол Вильяма. Она заметила, что они пользовались ее фарфором. — Это может случиться где-то снова сегодня, или завтра, или на следующей неделе. Не так ли? — В ее глазах стояли слезы. Она не могла забыть этих мальчиков, которые умерли, несмотря на то что они были немцами.
— Да, это случится, — грустно признал он, — пока все это не кончится.
— Это так бессмысленно, — сказала она, подходя к окну и разглядывая знакомый пейзаж. Все казалось обманчиво мирным. И Иоахим медленно подошел к ней и остановился вблизи.
— Это бессмысленно… и глупо… и неправильно… но прямо сейчас ни вы, ни я ничего не можем изменить. Вы несете жизнь в мир. Мы несем смерть и разрушения. Это ужасное противоречие, Сара, но я бессилен что-либо сделать.
Она не понимала, почему ей стало жаль его. Он не верил в правоту своего дела. Вильям по крайней мере мог находить утешение в том, что он делает правое дело, а Иоахим не мог. И когда она повернулась к нему, ей захотелось протянуть руку, коснуться его и успокоить, что все будет хорошо, что когда-нибудь он будет прощен.
— Мне жаль, — тихо проговорила она и пошла за ним к двери. — Ночь была долгая и трудная. Мне не следовало говорить того, что я сказала. Это не ваша вина. — Она стояла и смотрела на него, а он страстно хотел быть рядом с ней. Ее слова тронули его.
— Иногда это не слишком утешает, — тихо признался он, не отводя от нее взгляда. Она выглядела такой усталой, и ей необходим был отдых, иначе могли начаться преждевременные роды. Он чувствовал себя виноватым за то, что попросил ее о помощи, но она прекрасно справилась с работой, и доктора были ей очень благодарны.
Иоахим отвез ее домой, в это время Эмануэль как раз спустилась вниз с Филиппом. Она взглянула на Сару, увидела, как та устала, и ей стало стыдно, что она не пошла с ней.
— Мне жаль, — прошептала она, когда Сара тяжело опустилась в старое кресло. — Я просто не могла… ведь они — немцы.
— Я понимаю, — устало ответила Сара, удивляясь, почему для нее это не имеет значения. Это были мальчики… и несколько взрослых мужчин… просто люди. Но она все поняла, когда немного погодя пришел Генри. Они обменялись с сестрой многозначительными взглядами, и он кивнул ей. Но тут Сара заметила, что его рука перевязана.
— Генри, что случилось с твоей рукой? — тихо спросила она.
— Ничего, мадам. Я сам поранился, когда помогал отцу пилить дрова.
— Зачем тебе понадобились дрова? — удивленно спросила она. Было слишком тепло для того, чтобы топить, и мальчик понимал это.
— О, мы просто собирались построить будку для нашей собаки.
Но Саре уже стало ясно, что он не делал этого, и тут ее вдруг осенило: взрыв на военном складе не был несчастным случаем. Но почему-то Сара даже не хотела знать, был ли там Генри. Вечером, когда они собирались спать и задержались на кухне, она взглянула на Эмануэль.
— Вы ничего не должны рассказывать, но я просто хочу предупредить тебя, чтобы ты передала Генри: он должен быть осторожным. Если его поймают, то убьют.