Однако вскоре мы начинаем понимать, что не всё в браке Филлис так уж благополучно.
Выясняется, что они с Чедом познакомились на лекциях по математике в университете, где Филлис «была более успевающей студенткой». Но теперь «он – инженер, а она – всего лишь домохозяйка».
В следующих кадрах Филлис, как и полагается хорошей жене, гладит рубашки мужу. Но ее взгляд вдруг падает на чертежи, что ее муж сделал для крупного строительного конкурса. Она берет логарифмическую линейку и начинает сверять данные – ведь наверняка Чед был бы не против. («Они оба знают, что Филлис сильней в математике».) Молодая женщина так увлекается, что забывает о времени; подсчеты захватывают ее, и она забрасывает глажку, а потом вдруг вспоминает, что опоздала на прием к врачу, с которым собиралась обсудить свою (первую) беременность. Она совершенно забыла о ребенке, растущем внутри, потому что не на шутку увлеклась математическими подсчетами!
«Это что же за домохозяйка из пятидесятых такая?» – в ужасе подумала я.
«Типичная домохозяйка, – отвечает голос за кадром, словно услышав мои мысли. – Современная жена».
А наша история тем временем продолжается. Позднее тем же вечером беременная Филлис, она же гений математики, и ее симпатичный муж Чед сидят в своей маленькой квартире и курят на пару (Ах, этот ни с чем не сравнимый никотиновый вкус беременностей 1950-х!) Они вместе работают над чертежами Чеда. Звонит телефон. Это приятель молодого мужа – он хочет сходить в кино. Чед вопросительно смотрит на Филлис. Но та против. Сроки конкурса уже поджимают, чертеж нужно закончить. Они так долго работали над ним вдвоем! Но Чеду очень хочется посмотреть кино. Филлис не уступает – ведь от этой работы зависит их совместное будущее! Чед выглядит обиженным, почти как ребенок. Но в конце он сдается (правда, насупившись) и позволяет Филлис буквально затолкать себя обратно за чертежный стол.
Анализируя эту сцену, вездесущий голос за кадром полностью на стороне Филлис. Она вовсе не зануда, поясняет он. У нее есть полное право требовать, чтобы Чед остался дома и закончил проект, который поможет им обоим улучшить свое положение в обществе.
«Ради него она пожертвовала карьерой, – высокопарно подытоживает наш комментатор, – и ей не хочется, чтобы жертва была напрасной».
Просматривая этот фильм, я испытывала странную смесь стыда и глубоких эмоций. Стыда – потому что никогда не думала, что в Америке 1950-х у пар могли быть такие проблемы. Как я могла столь бездумно проглотить ностальгический культурный стереотип и поверить, что в ту эпоху «проще жилось»? Людям в пятидесятые вряд ли казалось, что их жизнь проста; так не кажется никому, независимо от эпохи. Кроме того, меня тронуло, что создатели фильма встали на защиту Филлис, как ни малы были их усилия. Они попытались донести до всех молодых американских мужей важную мысль: «Ваши жены, умницы и красавицы, пожертвовали всем ради вас, идиоты, – так проявите хоть каплю уважения, черт возьми, и работайте до седьмого пота, чтобы обеспечить им процветание и уверенность в завтрашнем дне, которого они заслуживают!»
А еще меня растрогало, что столь неожиданное сочувствие женскому самопожертвованию исходило от доктора Генри А. Боумана – совершенно очевидно, мужчины, причем мужчины уважаемого: доктора наук, председателя отделения дома и семьи в департаменте семейного образования колледжа Стивене, штат Миссури. Еще мне интересно было бы посмотреть на Филлис и Чеда лет через двадцать, когда они наконец достигнут финансового благополучия, а их дети вырастут. Возможно, вся жизнь Филлис ограничивалась бы домом, а Чед стал бы задумываться: годами он отказывал себе во всем, и что получил в результате? Вечно недовольную жену, упрямых детей-подростков, обвисшие бока и опостылевшую работу? Ведь именно эти вопросы произвели эффект взрыва в Америке 1970-х, вызвав сумятицу во многих семьях. Мог ли доктор Боуман – или кто-либо еще двадцатью годами раньше, если уж на то пошло, – предвидеть надвигающийся культурный шторм?
Так что остается лишь пожелать удачи Чеду и Филлис!
Удачи всем молодоженам 1950-х!
Удачи моим родителям!
Потому что моя мама хоть и считала себя невестой 1950-х (несмотря на то что замуж она вышла в 1966-м, ее понятия о браке родом из эпохи Мейми Эйзенхауэр [18] ), так уж распорядилась история, что она стала женой образца 1970-х. Мама отметила пятую годовщину брака, а мы, ее дочки, едва выросли из подгузников, когда Америку закрутила сокрушительная волна феминизма, перевернувшая с ног на голову все представления о браке и самопожертвовании, которым учили таких, как она.
Заметьте, феминизм не появился ниоткуда, как иногда кажется. А то можно подумать, что все женщины западного мира как-то утром в администрацию Никсона вдруг проснулись, решили, что хватит, и вышли на улицы. Нет, идеи феминизма бродили по Европе и Северной Америке еще за несколько десятилетий до того, как моя мама появилась на свет, но, как ни странно, именно эпоха небывалого экономического процветания, 1950-е, послужила катализатором переворота, разразившегося в 1970-е. Когда забота о выживании семьи перестала быть первостепенной задачей, тогда, и лишь тогда, женщины наконец смогли переключиться на более тонкие вопросы – к примеру, социальную несправедливость и собственные эмоциональные потребности. Мало того, в Америке вдруг появился довольно многочисленный средний класс (моя мама была одной из его представительниц – родилась в бедной семье, но выучилась на медсестру и вышла за инженера-химика). Средний класс имел возможность воспользоваться такими облегчающими труд инновациями, как стиральная машина, холодильник, полуфабрикаты, одежда массового производства и горячая водопроводная вода (предметы роскоши, о которых бабушка Мод в 1930-е годы могла лишь мечтать). Впервые в истории у женщин появилось свободное время – пусть даже немного.
И еще одна важная деталь. Благодаря средствам массовой информации теперь не только жительницы больших городов имели возможность узнавать о революционных идеях – самые современные общественные веяния отныне доставлялись прямо на вашу кухню в Айове посредством газет, телевидения и радио. И вот у огромной части женского населения появилось время (а также здоровье, грамотность и знания), чтобы начать задавать вопросы типа: «Минуточку – а что я на самом деле хочу от жизни? Какими хочу видеть своих дочерей? С какой стати я до сих пор каждый вечер ставлю мужу на стол горячие ужины? Что, если я тоже хочу работать? Можно ли мне получить образование, даже если муж неграмотен? И кстати, почему мне нельзя открыть собственный счет в банке? Да, и неужели действительно необходимо рожать такую кучу детей?»
Последний вопрос был самым важным – он изменил всё. Хотя кое-какие способы контроля рождаемости были доступны в Америке еще в 1920-е годы (точнее, доступны обеспеченным замужним некатоличкам), лишь во второй половине двадцатого века, с изобретением и повсеместной доступностью противозачаточных таблеток, общественный диалог на темы деторождения и брака наконец изменился. Как пишет историк Стефани Кунц, «пока женщины не получили доступ к безопасным и эффективным методам контрацепции, позволившим бы им самостоятельно решать, когда и сколько детей рожать, они мало что могли изменить в своей жизни и замужестве».