Гэсхаус Джонсон и Виллис Листер ждали его, и когда он с ними поравнялся, Гэсхаус сказал:
– Молодчина.
А Виллис взял у него голубя.
– Готов? – спросил Виллис и высоко подбросил птицу. Голубь сделал несколько кругов и полетел прочь.
– Давай, – процедил сквозь зубы Виллис. – Давай!
Гэсхаус выстрелил, и птица упала. Прямо в траву. Снайп похромал в ту сторону и птицу нашел более или менее случайно. Просто набрел на нее. Голубь был еще живой. Он упал не так далеко. Все трое подошли к нему. У птицы было отстрелено крыло.
– Возьми его, – сказал Виллис Листер. Не Гэсхаусу. Не Снайпу. Он сказал это Тэннеру. – Давай подними его, – повторил он. – Надо только шею свернуть, и все.
Тэннер молчал и не двигался.
Гэсхаус сказал:
– А вот твой папа – он бы вот так подстрелил двадцать голубей подряд. Представляешь, сынок?
– Господи Иисусе, – пробормотал Виллис Листер, присев на корточки рядом с птицей. Он слегка приподнял голубя, и когда сворачивал ему шею, голубь дернулся – то ли сопротивлялся, то ли хотел поскорее обрести покой – и умер. Виллис бросил птицу на землю.
– Держись подальше от этой птицы, понял? – сказал он Снайпу и вытер руки об комбинезон.
Они пошли к машине.
Гэсхаус сказал:
– Если бы я и по последней птице промахнулся, я бы стал целиться в треклятый амбар. Думаете, я бы не попал в этот треклятый амбар? Промазал бы? Ха!
– Поосторожнее с ружьем, – предостерег Виллис и посмотрел на Гэсхауса. – Смотри не отстрели себе ногу как дурак.
– Было время, я был чертовски хорошим стрелком, – рассмеялся Гэсхаус. – Правда, это было двадцать с лишним лет назад. Может, я и тогда, бывало, мазал, да просто забыл про это. Ха!
Виллис Листер, не глядя на Гэсхауса, сказал Тэннеру:
– Когда стреляют по голубям и мужчина попадает в птицу, шею ей всегда сворачивает мальчик.
Тэннер кивнул.
– Это мальчишеская работа, – добавил Виллис. – Всегда это делали мальчишки.
– Не хочешь проехаться пивка выпить? – спросил Гэсхаус у Виллиса.
– Нет.
– А ты как, Тэннер? Шипучки хочешь?
– Отвези парнишку домой, – сказал Виллис. – Шипучки тоже никто не хочет.
Когда Гэсхаус Джонсон вернулся с Тэннером, то платье, в котором Диана Роджерс была утром, висело над кухонной раковиной, только что выстиранное. Платье было из плотного хлопка, и с него то и дело капала вода на сваленную в раковине посуду. Казалось, будто платье тает. Диана смотрела на Гэсхауса. Он сел за стол. Снайп улегся около его ног.
– Скажи своей маме, какой я меткий стрелок, – сказал Гэсхаус Тэннеру.
– Трепло ты, а не стрелок, – проворчала Диана.
– Ладно тебе, Диана. Было на что поглядеть, между прочим.
– Денег выиграл хоть сколько-нибудь?
– Я не ставил. Я стрелял.
– Я у Тэннера спрашиваю.
– Я не ставил, – ответил Тэннер.
– Вот и умница.
– Никто ставок не делал, – сказал Гэсхаус. – Да и не было там никого. Из уважения к Эду. – Гэсхаус наклонился к столу и покачал перед Дианой указательным пальцем. – Из уважения. Отменили стрельбу из уважения к человеку.
Пару секунд они серьезно смотрели друг на друга, а потом Диана расхохоталась. Она подошла к холодильнику и достала пиво для себя и Гэсхауса. А Тэннеру налила стакан сока.
– Ну, и насколько же ты паршивый стрелок, а? – спросила она.
– Я хороший стрелок. Мы-то постреляли все-таки.
– Где?
– Виллис Листер дал нам трех пташек.
– Четырех, – уточнил Тэннер.
– Ладно, – Гэсхаус пожал плечами, – мы стреляли по четырем птицам.
– По трем, – уточнил Тэннер. – Одна была совсем больная.
– Так ты стрелял просто так, для забавы? – спросила Диана.
– Чтобы твой сын увидел, чем занимается его отец.
– Одна птица умерла, – сообщил Тэннер.
Гэсхаус обернул крышку пивной бутылки краем рубашки и, отвернув крышку, сунул ее в карман.
– Диана? Ты хоть раз говорила Тэннеру, что Виллис Листер – твой двоюродный брат?
– Нет, – ответила она. – Когда я была маленькая, моя мать, бывало, говорила: «Не разрешай своему кузену Виллису целовать тебя. Если он только пальцем к тебе притронется, сразу мне скажи».
– Неправда это.
– Миленький, – усмехнулась Диана. – Тебя там не было.
– Мог быть.
– Не желаю говорить про Виллиса Листера.
– Тэннер? – проговорил Гэсхаус. – Я тебе не говорил, что твоя мама была первой девушкой, которую я поцеловал?
– Нет, – сказала Диана. – И больше ему об этом не говори.
– Ха! – хохотнул Гэсхаус и с такой силой хлопнул ладонью по столу, что у Тэннера чуть сок не выплеснулся из стакана.
– А сейчас у тебя подружка есть? – спросила Диана. – Бедняжка какая-нибудь?
– Да, есть.
– Блондинка?
– Шатенка.
– Шатенка?
– Угу. Каштановые волосы.
– Глаза голубые?
– Карие.
– Вот как. Вообще-то это не в твоем вкусе, Гэсхаус.
– И кожа коричневая.
– Это как?
– Она почти вся коричневая.
– Надо же! – Диана отхлебнула порядочно пива. – Звучит красиво.
Они оба рассмеялись.
– Она классная, – сказал Гэсхаус. – Не ты, конечно, но классная.
– Да я теперь уже не я. Уже нет. Слишком старая.
– Неправда. Вот уж вранье, черт побери. Всегда так приятно посидеть с тобой, Диана. С тобой всегда было приятно посидеть.
– Гм… – хмыкнула Диана. – Ты денег-то скопил хоть сколько-нибудь?
– Пять тысяч долларов у меня в банке лежит.
– Прямо сейчас?
– Ну да.
– Ты же Эду был примерно столько должен прошлой зимой.
– Точно.
– Даже не знаю. Мне так кажется, если кто-то должен кому-то пять тысяч долларов, а в следующую минуту эти пять тысяч у него появляются, это не значит, что этот человек их скопил. Он их просто не успел потратить.
– Может, и так, – кивнул Гэсхаус.
– Ты смотри, не истрать все эти денежки на ту девчонку.
– Перестань, Диана.
– Уж я тебя знаю.
– Надеюсь, да.